Сергей Песецкий - Любовник Большой Медведицы
14
Праздник Рождества Господня и Новый год прошли очень весело, а после них мало у кого из хлопцев осталось хоть что-нибудь в карманах.
В январе снова пошли за границу — нужда погнала. Пошли, хотя дорога стала очень трудной, метели крутили, по полям и лесам шастали волки. Купцы давали зряшный товар, рисковать не хотели. Знали: ходить стало слишком опасно, а хлопцы, усталые и напуганные, споры разыграть шухер. Партии шли немногочисленные и редко. Потому чаще всего ходили на свой страх и риск. Носили спирт — его в Советах хорошо брали, и продать его было легко.
Под праздник Богоявления пришел ко мне Лорд. Сказал:
— Феля меня прислала.
— Чего хочет? — спросил я, удивленный.
— Приглашала тебя завтра в гости.
— Но Сашки же дома нету! Он в Столбцы поехал.
— Да ничего такого. Она вечеринку устраивает, по маленькой. Несколько девчат, пару хлопцев.
— Ты пойдешь?
— Так.
— Добре. Тогда и я пойду.
Назавтра приоделся в особенности старательно и пошел вместе с Лордом к Феле. Явились в седьмом часу, а все уже и собрались. Заметил: Феля так подобрала девчат и хлопцев, чтобы вечеринка обошлась без ссор и чтобы все чувствовали себя «как дома».
Кроме меня и Лорда, из знакомых были Петрук Философ, Юлек Чудило и Элегант. Кроме них, братья Фабьяньские, Кароль и Жыгмунт — дальняя родня Веблинов. Недавно приехали из Вильни и посматривали на нас свысока, держались отчужденно. Из девчат были, кроме Фели, Белька, Андзя Солдат, Маня Дзюньдзя, а еще Лютка Зубик, сменившая в Белькиной партии Маньку Пудель, попавшуюся в Советах и теперь сидевшую в минской тюрьме. Лютка была мясистая деваха, колыхавшая при каждом шаге жирами и тем немало возбуждавшая хлопцев. Еще была кузина Фели, молодая, едва шестнадцатилетняя девочка, ладная худенькая блондинка с красивыми глазами. Звали ее Зосей.
Когда пришли, молодежь уже развлекалась вовсю. На комоде стоял здоровенный граммофон и, лоснясь никелевой трубой, изрыгал вальс. Посреди зала кружились две пары. Элегант танцевал с Зосей, Кароль Фабьяньский — с Фелей.
Мы церемонно поздоровались со всеми, познакомились с незнакомыми. Жыгмунт подал мне неохотно, будто милостыню, мяконькую и маленькую, почти женскую ладошку. Губки надул и выдул важно: «Фа-а-бьяньски!»
Не понравился он мне. Не люблю фраерков щеголеватых. Стиснул ему руку так, что он едва не вскрикнул и представился: «Ла-а-брович!»
Уселся за маленький столик, за каким уже сидели Белька и Андзя Солдат. Заговорил с Белькой, а сам украдкой посматриваю на Фелю, все еще танцующую с Каролем. Красивая она была, в черном платье. Темное лучше всего ей шло. В темном, как в раме, выделялись очертания красивой шеи, лица. В танце двигалась так легко, что казалось, танцем одним и дышит, им и жива. Глаз от нее оторвать не мог. Почти и не слушал, что мне Белька говорила, смотрел и смотрел. Та, мне кажется, заметила и говорит:
— Пан Владко совсем невнимательный, не слушает меня!
Я опомнился, принялся оживленно с ней говорить, проявляя особенный интерес к ее особе. Предложил станцевать.
— Пану на границе танцев не хватило? — осведомилась Белька.
— И то верно.
Наклонился к ней через столик и говорю, на ты обращаясь, как у нас между своими:
— Белечка, а когда?
— Что — когда?
— Что обещала прошлым разом, когда до дому провожал.
— Спешишь? — рассмеялась.
— Очень!
— Так потерпи. Или водички холодной попей.
А Феля заметила, что так мы по-свойски говорим. Глянула пару раз, потом танцевать перестала, подошла к нам с партнером вместе. Поздоровалась со мной.
— Добрый вечер, пане Владзю!
— Добрый вечер!
— Панове, познакомьтесь! — кивнула, указывая на Фабьяньского.
Кароль подает мне такую же крохотную, как и у брата его, ладонь и так же тянет:
— Фа-а-бьяньски!
И я тяну, басисто, гнусаво и вызывающе, подделываясь:
— Ла-а-брович!
Белька рассмеялась. Феля посмотрела на меня задумчиво. Кароль отшатнулся.
— Больно пан нервный, — говорю Каролю.
— Как пуделек французский, — добавляет Лорд и, делая вид, что к Каролю вовсе это не относится, говорит Андзе: — Был он миленький, и хорошенький, и робкий, и пугливый…
Белька смеется. Феля хмурит брови, идет к граммофону, меняет пластинку. Кароль садится рядом с Жыгмунтом, начинают разговаривать вполголоса, поглядывая недобро на окружающих. Оба недовольны.
Вдруг из граммофонной трубы выплывает вдохновенный тенор:
Где ж ты, любимый?Где ты, ангел мой?
— В фонаре, — серьезно замечает Лорд.
Девчата прыскают. Хлопцы следом. Фабьяньские морщатся. Мне очень захотелось выпить. Сказал про то Лорду.
— Умно! — согласился он.
Подошел к Феле. Посмеиваясь, заговорил. Вышли вместе в другую комнату. Гляжу вслед: удивительная фигура, стройные ноги, чуть покачивает бедрами на ходу… И тянет меня к ней, тянет и в то же время — боюсь ее и… ненавижу. Черт-те знает что!
Через несколько минут возвращается, идет ко мне. Улыбается, а мне чудится насмешка. Говорит, глядя прямо в глаза:
— Пан Болеслав просит пана на минуточку.
Выхожу в соседнюю комнату, ту самую, где приключилась история с Алинчуками и краплеными картами. Стол теперь стоит у окна, а за столом — Лорд.
— Ходь сюда, брате! Гульнуть надо.
На столе большой графин водки, подкрашенной вишневым соком. На тарелках лежат хлеб, огурцы, большие куски шинки. Лорд обводит стол рукой:
— Чем хата богата!
Берем стаканы, наливаем, пьем. Выставленные Фелей рюмки так и стоят сиротливо пустые.
— Фелька предупреждала, чтоб я тебя не спаивал, — сообщил Лорд, осклабившись.
— Да ну?
— Да то! Все к тому. Ты за ней поспевай. Царь-баба! Альфред за ней два года ухлестывал. То-то нос ему надерешь!
Торопливо едим и пьем. Водка кончилась. А мы повеселели. Лорд ест, на меня глядит, да и говорит:
— Пользуйся случаем! Я Фельку как облупленную знаю. Для тебя она вечеринку сладила. Нарочно тебя подальше держит, чтоб сильнее к ней потянулся, понял? Ты одиннадцатую заповедь не забывай. С бабами надо умеючи, так-то.
Начинает учительским тоном завзятого донжуана меня поучать. Мне слушать его отвратно, но не говорю ничего, слушаю, знаю: в самом деле хочет мне помочь, от чистого сердца.
Возвращаемся в зал. Граммофон играет полечку, Феля танцует с Жыгмунтом Фабьяньским. Часто на меня поглядывает. Удивительная женщина: тело тянет магнитом, а глаза — отталкивают. Хлопцы от нее шалеют, а она надо всеми смеется.
