Альберт Цессарский - Чекист
— Сделаю! — глухо сказал Митя и, вскинув голову, быстро зашагал домой.
Почему он должен быть лучше других? Кирсанов и Лопухов — это вымысел Чернышевского. Таких людей не бывает. И стоит ли этот Владислав подобной жертвы?! Жить с ним в одном городе! Проходить, может быть, ежедневно мимо окна, за которым он и Тая! Да кто он такой, в конце концов? Митя смутно вспоминает споры, которые велись в комнате Александра в те трудные для него дни. Говорили о польской социалистической партии. Значит, действительно тогда в Брянске были представители этой партии, вели какие-то переговоры с русским революционным подпольем. Значит, Владислав не был социал-демократом! В таком случае, почему Митя должен ему доверять сейчас? Нет, нет, так нельзя рассуждать. Мало ли что было. И Петр был анархистом. Но сомневается ли он в порядочности Петра! А Владиславу верит Тая. Она любит его. Она предпочла его Мите... Нет, он не имеет права сомневаться. И ведь он желает ей добра. Должен желать ей добра...
Что за ночь он провел, не сомкнув глаз, несколько часов простояв у окна, прижимая лоб к обледеневшему стеклу!
Утром Митя выполнил свое обещание.
Александр обрадовался.
— Хороший парень? Ты его знаешь?
— Знаю. Хороший, — ответил Митя.
Через несколько дней Тая уехала в Москву и возвратилась в Брянск в середине марта.
Митя узнал об этом от брата. Александр как-то мимоходом бросил ему:
— Твой-то пират прибыл. Второй день работает.
Еще через день Тая привела мужа в Совет, познакомить с Митей. Митя держался спокойно, говорил с ним уверенно и независимо. Даже пошутил. И когда попрощались, он сказал себе, что испытание выдержал, что теперь-то он, наверное, вытравил Таю из своего сердца. Только никак не мог вспомнить, о чем он с Владиславом говорил, не мог представить его лицо, на которое смотрел добрых полчаса.
Лишь вечером вспомнил: Владислав рассказал, что в Брянск приехал Петр, что он остановился в «Федерации анархистов» и просил Митю прийти.
И Митя решил пойти наконец в эту знаменитую федерацию, о которой рассказывали столько легенд. Ему очень хотелось встретиться с Петром. Его уже мучили первые сомнения.
ФЕДЕРАЦИЯ АНАРХИСТОВ
На ступеньках высокого крыльца длинного двухэтажного здания, в котором до революции размещалась полицейская команда, развалясь на разостланной овчине, полулежал человек. Плотно спеленутый пулеметными лентами, патронташами, туго перевязанный кожаными ремнями, он походил на тюк, приготовленный к дальней перевозке. На поясе у него висела гирлянда гранат. Опершись на локоть и положив ногу на ногу, он сосредоточенно разглядывал носок собственного сапога.
Митя с интересом рассматривал часового — так называемую домашнюю охрану, которую Совет разрешил анархистам.
— Мне нужно повидать одного товарища из Москвы, — обратился он к часовому.
Грозный страж, чьи пухлые губы и ни разу еще не бритый подбородок выдавали его возраст, поворотил голову, оглядел его ноги, так как козырек картуза мешал видеть остальное, и, не удостоив ответом, вновь обратился к своему сапогу.
Митя нерешительно поднялся на крыльцо, переступил через порог. К его удивлению, часовой даже не пошевелился.
Митя очутился в длинном коридоре, в конце которого лестница вела на второй этаж. В коридор по обе стороны выходило несколько дверей. В доме было шумно. Откуда-то сверху неслось нестройное пение — слышались мужские и женские голоса.
С грохотом распахнулась одна из дверей, и на пороге появилась огромная косматая фигура, босая, в кальсонах, в рваной нижней рубахе. Некоторое время, выпучив красные глаза, фигура смотрела на Митю, ожесточенно раздирая ногтями на груди мочалку буро-седых волос, потом сиплым басом вопросила:
— Сапун есть?
Митя, не поняв, пожал плечами.
— Ну и валдак! — с презрением изрекла фигура, оглушительно зевнула и захлопнула перед ним дверь.
Митя дернул одну, другую дверь — заперто. Он решил подняться на второй этаж. Здесь справа за широким проемом в стене была комната, где стояли столики, стулья, у стены громоздились ящики и мешки, очевидно, столовая федерации. За одним из столиков сидели пять или шесть мужчин, перепоясанных ремнями, и две молодые женщины. Одна, с черной лошадиной челкой до бровей и нечеловечески большими глазами, откинувшись на спинку стула, курила. Другая, совсем девочка, с крысиными хвостиками косичек, старательно подтягивала хору и при этом разливала из кастрюли в тарелки суп. На Митю никто не обратил внимания. Он пошел по коридору и отворил первую же дверь.
Какой-то человек в бекеше, склонившийся над столом, метнулся к двери, загородил собой вход. Митя заметил, что стол завален оружием.
— Кто такой? Что надо? Как прошел сюда? — заговорил человек, с тревогой и подозрением оглядывая Митю.
— Меня никто не остановил, — спокойно ответил тот.
— Я тебе говорил, тут у вас не люди, а сброд паразитов, — раздался из комнаты такой знакомый голос, что Митя невольно крикнул:
— Петя!
Человек, стоявший в дверях, зло заорал:
— Эй, горлодеры! Тихо! Менять караул!
Песня смолкла, и мальчишеский голос с насмешкой ответил:
— Володечка, это насилие над личностью. Моя личность желает петь и жрать!
Ответ был встречен в столовой одобрительным хохотом.
Бритое лицо Володечки стало багровым. Но кричать, очевидно, было бесполезно.
— Вот сволочи! — со вздохом сказал он. В это время чья-то рука отодвинула его от порога, и Петр, услышавший голос Мити, вышел к нему.
Они не бросились друг к другу. Какой-то миг они молча смотрели друг другу в глаза,
— Ну, здорово, здорово! — первым протянул руку Петр. — Значит, уже солидный советский служащий, — добавил он, не то хваля, не то насмешничая.
Митя не сразу ответил, так поразило его лицо Петра. Черты заострились, глаза еще больше запали и словно еще больше сблизились. Тонкий и крючковатый нос, совсем белый, точно костяной клюв, подчеркивал какое-то новое, незнакомое Мите хищное выражение его лица.
— Здравствуй, Петр, — ответил наконец Митя.
Петр плотно прикрыл за собой дверь. Укоризненно кивнул Володе.
— Пойдем, Митя, поговорим! Три года ведь проскочили. — И пошел в конец коридора, высокий, сутулый, все такой же нескладный в чересчур коротком пиджаке, в коротких, пузырящихся на коленях брюках с бахромой на отворотах, и все так же нелепо, не в шаг размахивая длинными руками.
В маленькой комнате стояли две койки. На одной лежала черная техническая фуражка. На другую, кое-как прикрытую серым в пятнах одеялом, сел Петр, придвинул для Мити единственный стул.
