Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман
После обеда отозвал Дмитра в уголок и спросил:
— Ты готов завтра выехать к Грозе?
Внимательно смотрел на Дмитра, заметил бы малейшую фальшь.
— Конечно, если надо…
— Поедешь поездом до Злочного. Оттуда — на попутных машинах. Доберешься до села Пилиповцы, найдешь отца Андрия Шиша.
— Знаю его.
— Вот и хорошо. Он сам свяжется с Грозой. Пусть назначит место встречи. Лучше где–нибудь возле Злочного. Туда мы доберемся на машине или поездом, и было бы прекрасно, если бы Гроза ждал в тамошних лесах. Отец Андрий должен приехать сюда — он знает эту явку — с ответом. Все понял?
— Все.
— Вот возьми деньги.
— Зачем столько?
— Бери, бери… Все может быть, от Злочного до Поворян не пять километров… А теперь — спать!
— Я же спал, полдня…
— Ты выпил водки, а уедешь затемно, и голова у тебя должна быть свежая. Не хочешь спать, ляг в садике и почитай. Все равно заснешь.
— Где чемодан? — крикнул Хмелевец пану Модесту, когда тот выпроводил юношу. — Любопытно посмотреть…
— В надежном месте! — отрезал Сливинский и пристально посмотрел на Хмелевца.
Но тот не сдавался:
— Я хотел бы заглянуть в чемодан, черт бы его побрал! Мы вместе рискуем и…
— Чемодан спрятан, доставать его пока не будем! И прошу не совать нос куда не следует!
Хмелевец почувствовал, что перегнул палку. У Сливинского все явки — без него он сразу пойдет ко дну. Сделал попытку превратить все в шутку, хотя губы дрожали от ярости:
— Черт с ним, с чемоданом! Давайте выпьем еще, пан Модест!
— С радостью.
Сливинский налил ему стакан почти доверху. Себе тоже. Подождал, пока Хмелевец выпьет свой, сделал глоток и незаметно отставил. Но уже не надо было и таиться: Хмелевец окончательно опьянел. Попытался затянуть какую–то песню и повалился на кушетку. Почти сразу же заснул.
Сливинский озабоченно посмотрел на часы. У него были свои планы, и, кажется, он развязал себе руки. Надел шляпу — светло–серую, в тон костюму, — выскользнул за калитку и поспешил к трамвайной остановке.
В центре нашел справочное бюро.
— Прошу адрес, — обратился он к девушке. — Радловская Ядвига Юрьевна. Сколько лет? Приблизительно двадцать шесть. Через час? Большое спасибо.
Не хотел слоняться по улицам. Купил в киоске газету, свернул в парк. Напротив университета сел в безлюдной аллее на скамейку. Не читалось. Думал о Ядзе. В городе ли она и что делает? Знал, что осталась, но не мог ничем помочь: сам бежал от Советов так, что пятки сверкали, чуть не попал в окружение. Слава богу, выручил гестаповский жетон — посчастливилось устроиться на попутную машину.
Час прошел незаметно, и Сливинский подождал еще минут двадцать, чтобы лишний раз не подходить к справочному бюро. Шел медленно, со скучающим видом, небрежно помахивая свернутой газетой. Специально настраивал себя — сейчас девушка ответит: гражданка Радловская в городе не проживает… Что ж, это вполне возможно. Прошло два года, и кто знает, куда занесло Ядзю!..
Девушка, увидев его, игриво улыбнулась и протянула бумажку. Пан Модест даже не поблагодарил. Прочитал, не веря глазам: «Улица Менжинского, 8, квартира 9». Где же эта чертова улица? Поменяли названия, и не найдешь… Не сразу сообразил, что стоит у справочного бюро. Даже выругался про себя — ишь как обрадовался! Как мальчишка!..
— Как добраться до улицы Менжинского? — повернулся к окошечку.
Девушка, должно быть, рассердилась, потому что, не поднимая глаз, буркнула:
— С вас пятьдесят копеек, гражданин.
Сливинский вынул десятку. Девушка объяснила, как ехать, начала считать сдачу, но пан Модест уже спешил к трамваю.
Улица Менжинского — узкая, залитая асфальтом, со старыми трех–и четырехэтажными домами. В таких домах раньше жили десятки лет, рождались и умирали… По вечерам закрывались ворота — у каждого был свой ключ; в гости ходили редко и приглашали к себе тоже неохотно.
Сливинский прошелся взад–вперед мимо восьмого дома; остановился возле девочек, игравших в классы на разрисованном мелом тротуаре. Немного постоял, наблюдая; завел разговор с девочкой лет шести, ожидавшей своей очереди:
— Как зовут?
— Валя, — подняла та любопытные глазки.
— Ты живешь в этом доме?
— Да.
— И давно?
— Давно, уже год.
— Да, это давно, — согласился пан Модест. — А в какой квартире?
— А зачем вам?
— Не рядом ли с тетей Ядзей?
— Нет, она на втором этаже, а мы на четвертом.
— Тетя Ядзя живет одна?
— Она плохая, — закричала девочка, — плохая, плохая!..
— Почему?
— Мама говорила тете Олене, что от нее муж ушел… Дядя Петро… Хороший был, давал нам конфеты…
Сливинский пожалел, что у него не было конфет.
— Ничего, — пообещал он, — я тебе в следующий раз куплю.
— Купи, — обрадовалась девочка, — я люблю конфеты!
Он подождал, пока подошла ее очередь играть, и незаметно юркнул в ворота. Деревянная лестница противно скрипела под ногами, и пан Модест почему–то шел на цыпочках. Девятую квартиру увидел еще издали: дверь, обитая клеенкой, металлический ящик для писем и никелированная ручка. Остановился перед дверью и не осмеливался позвонить. Только теперь осознал, какой след оставила в его сердце Ядзя.
Нажал на кнопку и не услышал звонка. Хотел позвонить еще раз, как дверь открылась — на пороге стояла Ядзя.
Сливинский почувствовал: глуповатая улыбка растягивает его лицо. Поднял руку к шляпе, чтобы снять, но Ядзя не дала. Перешагнула через порог, припала к груди:
— Неужели ты, Модест? Входи же…
— Ты одна? — вспомнил об осторожности Сливинский.
— Прошу тебя, заходи… Одна…
Стояли в прихожей и смотрели друг на друга. Ядзя куда–то собиралась: была причесана, в красивом шелковом платье с цветами, в туфлях на высоких каблуках. Губы ярко накрашены, в ушах серьги, когда–то подаренные паном Модестом, талия такая же тонкая. Пан Модест почему–то вспомнил, как впервые увидел Ядзины колени. С этого все и началось — боже мой, сколько они провели неповторимых часов!..
— Откуда ты? — В тоне Ядзи Сливинский ощутил настороженность.
— Так, проездом… — неопределенно махнул он рукой. — И сразу к тебе, любимая.
— А я собиралась в кино…
— Так, может, пойдешь?
— Как тебе не стыдно?..
Пан Модест притянул Ядзю к себе, поцеловал с такой жадностью, словно бог знает сколько лет не целовал женщин.
— Чего же мы тут стоим? — разрумянилась Ядзя. — Входи же…
Две комнаты, небольшие, меблированные со вкусом, смотрели окнами на улицу. Чудесная квартира — с ванной, большой прихожей и телефоном. Пан Модест сидел в кресле и любовался Ядзей.
