Песах Амнуэль - Искатель, 2013 № 10
Ощущение полета проходит так же быстро, как возникает.
— Прошу прощения, — произносит Симмонс, и я представляю, как он обводит взглядом всех в палате, а миссис Куинберн пытается понять, отчего здесь собралось столько людей. Ее профессиональный долг требует всех прогнать, и если впускать, то по одному. Она что-то бормочет под нос или шепчет на ухо Симмонсу, но тот оставляет ее замечания или придирки без внимания.
— Прошу прощения, я рассчитывал найти доктора Гардинера, но раз все вы здесь, тем лучше, сразу и разберемся, нам есть что обсудить, не правда ли?
Он произносит эту довольно длинную фразу на одном дыхании, после чего переступает наконец порог и дает возможность войти миссис Куинберн, которая громко здоровается и закрывает за собой дверь — тихо, очень тихо и медленно.
Мы будто в закрытой консервной банке. Все (кроме меня, естественно) стоят, и я уже не очень представляю — кто где.
Я не любитель детективов. Но и не противник. Мне нравятся логические загадки, в школе с удовольствием читал Агату Кристи, и сейчас возникает ассоциация: Пуаро собирает подозреваемых в одной комнате, они нервничают, среди них убийца, и сейчас сыщик назовет имя.
Не очень похоже. Пуаро — это я? Знаю, по чьей вине мне предстоит умереть. Но для какой из реальностей я эту правду знаю?
Ничего не могу сказать, не могу ткнуть пальцем в человека. Странная, невозможная, но естественная тем не менее ситуация.
Не могу ничего сказать, но, как режиссер, имею возможность направлять разговор так, чтобы… надеюсь, я верно рассчитал тензор… вижу отклонения, но приходится учитывать…
— Вы сообщили миссис Волков результат консилиума? — осведомляется Симмонс.
— Консилиум? — удивленный голос Алены. — Сегодня?
— Вечером Дженкинс и Розетта улетают в Бангкок, — поясняет Симмонс. Гардинер молчит и, мне кажется, смотрит в окно, изображая безразличие. — Там — возможно, вы еще не видели новости — произошло покушение на премьер-министра, ранение в голову, Дженкинс будет оперировать. Поэтому провели консилиум только что, и я полагал, что доктор Гардинер уведомил вас о принятом решении.
— Еще не успел, профессор. — У Гардинера спокойный голос, он действительно всего лишь не успел. По голосу легко догадаться, что результат в его пользу.
— Так сообщите. — У профессора тоже хорошее настроение, странно.
Все напряжены. Кейт — полагаю, что Кейт, а не Алена, — кладет ладонь мне на плечо. Точнее, на одеяло, но я чувствую руку, Кейт хочет быть ближе ко мне, я ее понимаю.
— В клиническом испытании ницелантамина отказано, — сообщает Гардинер с такой интонацией, будто ему это совершенно безразлично. Не подает вида, что его план если не рухнул, то отложен на неопределенный срок. Алена, должно быть, делает большие глаза, она не может сдерживать эмоции, когда в ее судьбе происходит что-то важное. Наверняка сейчас выдаст себя возгласом, движением…
Ничего.
Движение я слышу справа. Рука Леры — как и рука Кейт — опускается на мое плечо. Кейт и Лера с двух сторон будто пригвождают меня к подушке.
— Нет! — Ладонь Леры с силой упирается мне в плечо. Гардинер это видит и голосом, каким обычно врачи обращаются к испуганному пациенту, произносит:
— Пожалуйста, мисс Волков, не надо так…
— Но папа!..
— Лера, уймись! — Резкий, неприятный и в то же время убеждающий голос Алены. Она наконец отходит от компьютерного столика, слышу ее быстрые шаги — слева направо, — подходит к дочери и, видимо, обнимает ее за плечи. А может, все не так, и они стоят, глядя друг другу в глаза — никогда не были так далеки, как сейчас.
У меня появляется шанс! «В клиническом испытании отказано». Странно, но и слава Богу. А может, и не странно — может, расчет и интуиция вывели меня в желаемую идентичную реальность. Разве я не хотел жить? Разве моей целью было обвинение, а не выживание? И при расчете тензора разве я в первую очередь не закладывал именно это обстоятельство? Да, понимал, что практически все будут на стороне Гардинера и его метода, с этим ничего не сделаешь. Но…
Что теперь? Алена и Гардинер. Почему они оба так… неадекватны? И что происходит с Лерой?
И еще Кейт… Я забыл о Кейт!
— Три с половиной миллиона фунтов, — произносит она. — Маяк в ночи.
О чем она? Ощущение, что всем все понятно, и только мне ничего не ясно. Каждый ведет себя совсем не так, как должен был бы. Чего-то я не знаю? Если не знаю, то и в построении тензора учесть не мог. И оказался не в том классе идентичных реальностей, а может, даже не в том классе многомирий, в каком хотел!
Кто-нибудь объяснит, что происходит на самом деле?
Я потерял контроль над ситуацией. Я не там и не тогда.
Шестеро помещаются в палате с трудом — не то чтобы для них не хватает места, здесь достаточно просторно, от двери до окна шесть шагов Алены и пять — Гардинера, сосчитано много раз. Но все равно мне кажется, будто тела трутся друг о друга, отталкивают друг друга, возникают силы, заставляющие этих людей искать в пространстве положения, максимально друг от друга далекие. Простая, кстати, математическая задача, я решил бы ее в два счета, но сосредоточен на другой проблеме: не математической, а психологической, и понимаю вдруг, насколько я слаб, несмотря на то что знаю причины…
Знаю?
Если консилиум отказал Гардинеру в экспериментальном использовании ницелантамина, то о чем мне беспокоиться? Потенциальное убийство отменяется. Гардинер должен бы сейчас кусать локти, а он…
— Три с половиной миллиона, — въедливым голосом повторяет следом за Кейт миссис Куинберн. — Господи, боже мой!
— Можно подумать, — бросает Кейт, — вы этого не знали.
— Я… — бормочет миссис Куинберн. — Знала… Нет…
— Послушайте, — говорит Симмонс, голос его перемещается, он теперь там, где только что стоял Гардинер. Симмонс к нему и обращается? — Вам известно мое отношение — не к препарату, он хорош, и лабораторные эксперименты проведены блестяще, результат обнадеживающий.
— Да? — удивляется Гардинер. — Однако вы сделали все от вас зависящее, чтобы убедить Горрикера и Шустера…
— Естественно, — бурчит профессор. — Полагаете, я мог поступить иначе?
— Пожалуйста! — это Лера. Она плачет? — Я не хотела! Я не…
— Возьми платок, — сухо произносит Алена. Видимо, достает свой и передает дочери: слышу, как Алена чем-то шелестит, Лера всхлипывает, а Кейт (если я не ошибся в направления звука) нервно вздыхает.
Я не понимаю, что происходит между этими людьми! Я сумел собрать их вместе — здесь и сейчас, — но каждый пришел со своим багажом памяти и ощущений, желаний и поступков, о которых мне не известно, потому что моя память сейчас вряд ли сильно коррелирует с памятью этих людей. С памятями. Из скольких идентичных реальностей?
