Андре Лори - Изгнанники Земли
Когда мы с вами свидимся, вы сами убедитесь, что моя ученица делает мне честь: это удивительно одаренная и способная девочка, которой удается положительно все, за что бы она ни взялась.
Так, например, никто лучше ее не управляется с языком глухонемых, которому нас продолжает обучать дядюшка. После господина Моони, Фатима выказывает наилучшие способности. Они уже прекрасно разговаривают при помощи этих знаков с Каддуром, который мог бы в этом отношении поучить всех нас. Вчера он прочел нам целую лекцию о том, что называется общей грамматикой жестов. Очевидно, этот коварный маленький карлик просто смеется над нами; но даже и здесь, на Луне, он все же остается самым смешным и самым уродливым существом.
Из его слов следовало, что обучать глухонемых этой системе — выражать свои мысли посредством условных знаков, — одно из величайших заблуждений; он говорит, что существует универсальный, всеобщий язык жестов и мимики, который для всех народов один и тот же, и который, быть может, и есть настоящий, то есть подлинный, примитивный язык всего рода человеческого; этому-то именно языку и следовало бы, по мнению Каддура, обучать не только глухонемых, но и всех детей вообще, чтобы они впоследствии владели универсальным, общим для всех людей наречием…
Вот что проповедует нам наш Радамехский карлик!.. При этом он очень серьезно уверял нас, что этот универсальный язык знаком ему, и что с помощью его он может свободно изъясняться во всех странах земного шара, не прибегая к помощи слов. Это показалось нам настолько необычайным, что все мы невольно рассмеялись. Смех этот показал карлику, что мы по-прежнему подозреваем его в шарлатанстве, и это, по-видимому, очень обидело его. Он снова сделался угрюмым, что очень огорчило всех нас, так как, в сущности, все мы сознаем, что не следует обижать существо, уже обездоленное судьбой и людьми.
Я полагаю, что господин Моони взял его с собой именно для того, чтобы утешить и изгладить из его памяти это дурное впечатление, чтобы беседовать с ним, т ак как они отлично объяснялись знаками, и кроме того, вероятно, для того, чтобы не оставлять его в свое отсутствие под одной кровлей с нашими пленниками. Вы не можете себе представить, дорогой мой папа, какую ненависть питает маленький человечек к этим людям. Я вам рассказывала уже причины этой страшной, дикой и зверской ненависти, но надо его видеть, чтобы понять насколько это чувство сильно в нем, надо видеть выражение его некрасивого лица в тот момент, когда кто-нибудь случайно произнесет при нем эти ненавистные ему имена Питера Грифинса и Игнатия Фогеля, да, кстати, и Костеруса Вагнера.
То обстоятельство, что господин Моони выбрал его в свои товарищи по путешествию, повергло бедного Виржиля в ужасное уныние, близкое к полной меланхолии. Этот прекрасный, преданный слуга, любящий всей душой своего господина, видел в этом явное нарушение своих прав, почти несправедливость по отношению к себе. Мы все уже пытались объяснить ему, что его господин оказывал ему несравненно большее доверие, оставляя на его попечении обсерваторию и всех нас. Но для того, чтобы вызвать улыбку на его опечаленном лице, потребовалось вмешательство Фатимы, которая тут же, и весьма энергично заявила ему, что он в высшей степени не любезен по отношению ко всем нам, явно выказывая, что предпочел бы отправиться с господином Моони, чем остаться с нами. Как видите, дорогой мой папаша, я сообщаю вам все, даже самые мельчайшие события и подробности нашей Лунной жизни, до пустяков включительно.
Виржиль этот по-прежнему является и здесь, на Луне, неоценимым сотрудником и участником всех трудов своего господина. В настоящее время он находится в роли начальника мастерских и совместно с тремя пленниками неустанно работает над исправлением, восстановлением и приведением в полный порядок всех наших инсоляторов. Дядя и господин Моони взяли на себя исправление и восстановление всех электрических аппаратов и приборов; господин Моони на этот раз, если не ошибаюсь, решил сохранить в тайне действие главных органов, которые должны служить осуществлению его нового плана, чтобы избежать повторения такого инцидента, какой был вызван в первом случае глупостью Тирреля Смиса. Мы с Фатимой также работаем ежедневно по нескольку часов над сшиванием каких-то полос особой ткани, которые, по-видимому, также должны служить для какой-то цели в предполагаемом обратном путешествии на родную планету. Только баронет и его достойный, образцовый слуга Тиррель Смис продолжают оставаться бездеятельными, вероятно, для того, чтобы не отвыкнуть от этой благородной роли. Но Тиррель Смис, по крайней мере, варит нам превосходнейшие черепаховые супы из консервов, следовательно, все же приносит свою долю пользы; что касается сэра Буцефала, то он уверяет, что очутился на Луне совершенно против своей воли, не сделав решительно ничего, чтобы попасть сюда, и не предполагая даже, что он может вдруг очутиться на другой планете, а потому господин Моони обязан, помимо всякого содействия с его стороны и всякого личного его участия в деле общего спасения, обратно водворить его на Землю.
— Ну, а если бы я все же не водворил вас туда, что бы вы тогда сделали?! — смеясь сказал ему накануне своего ухода господин Моони. — Ведь, в сущности, я вовсе не обязан это делать! И ничто не мешает мне, если я того захочу, преспокойно распрощаться с вами по-английски, как говорится у нас в Париже, или же по-французски, как выражаетесь вы у себя в Лондоне!..
При этом физиономия баронета весьма заметно вытянулась. Ведь у бедного в данном положении есть только одно утешение, мирящее его с его недобровольным путешествием на Луну, — это перспектива, вернувшись на Землю, иметь возможность пересказать обо всем этом своим клубным приятелям. Что, в самом деле, было бы с беднягой, если бы он серьезно лишился этой розовой надежды, поддерживающей его среди всех невзгод настоящего существования?!
Собственно говоря, вполне доволен своей участью, кажется, только один господин Моони. Он утверждает, что Луна — это рай для астрономов, и притом лучший обсервационный пост, какой только может существовать в пространстве. Он говорит, что охотно провел бы на Луне два-три года, и ни о чем так не жалеет, как о предстоящем нам близком отправлении в обратный путь, из-за недостатка воздуха. Сразу видно, с каким глубоким сожалением он отрывается от своих телескопов даже и Днем. Можно себе представить, что с ним будет, когда наконец появится возможность делать ночные наблюдения!.. Воображаю, какие драгоценные заметки он готовит, какой богатый журнал наблюдений составляет на пользу своей науки».
