Дмитрий Чевычелов - Остров на карте не обозначен
Эсэсовец тоже перешел на рысь, продолжая выкрикивать ругательства и угрозы:
— Остановись! Куда мчишься, негодяй?! Я еще вправлю на место твои куриные мозги!… Остановись…
Не оборачиваясь, Костя добежал до расщелины, И, только укрывшись за камень и натянув эсэсовскую фуражку на самый лоб, он повернулся в сторону приближающегося эсэсовца. Тот, отдуваясь, перешел на нормальный шаг. Исходя злобой и тяжело дыша, он на ходу продолжал выкрикивать:
— Сейчас же возвращайся в казарму! Там я расспрошу тебя по-настоящему, где ты пропадал, мерзавец!
Костя выдвинул навстречу эсэсовцу автомат и стал прицеливаться. «Как бы не промахнуться после такого аллюра… Руки и ноги еще дрожат…»
— Это что за фокусы?! Убери автомат! — заорал эсэсовец и в нерешительности остановился. — Слышишь, что я тебе приказываю?!
Видя, что эсэсовец остановился, Костя, стараясь целиться точнее, коротко нажал спуск.
Эсэсовец отпрянул в сторону, повернулся и пустился бежать, петляя, как заяц.
«Промазал-таки, черт возьми!» — огорчился Костя и уже только для острастки пустил вдогонку эсэсовцу еще одну короткую очередь. Тот мчался прочь, не разбирая дороги, перескакивая через камни, делая прыжки то вправо, то влево. Полы его черной шинели развевались по ветру, словно крылья, испуганной курицы.
Костя хотел подбавить жару и пустить вслед эсэсовцу еще одну очередь, но вовремя одумался…
Эсэсовец бежал не оглядываясь до самой скалы и скрылся за ней, словно упал в яму…
Костя сразу остыл от возбуждения. «Как бы они не примчались сюда с пулеметом…» Он повернулся и торопливо зашагал по руслу расщелины. Спокойно вздохнул он, лишь добравшись до своего ущелья. И тут расхохотался, вспомнив, как удирал эсэсовец. Жаль только, что истратил на него лишнюю очередь. Запасной обоймы у Граббе не было, и надо теперь беречь каждый оставшийся патрон.
«А что же предпримет эсэсовец дальше? Вдруг начнет искать „негодяя Граббе“? Или станет подкарауливать его на дорогах? Во всяком случае, после сегодняшней „встречи“ вряд ли он решится совать нос в глухие ущелья…»
Костя, с автоматом на взводе, осторожно вошел в пещеру. Никого. Нет и Епифана. «Как напугал его проклятый фашист! Сидит теперь в какой-нибудь дыре и боится нос высунуть… Придется завтра отправиться на поиски…»
Глава шестая
В ОБЛИЧЬЕ ВРАГА
1
После возвращения с изнуряющей работы, где Борщенко выполнил три нормы: за себя, за Шерстнева и за Кузьмича, — по лагерному репродуктору его вызвали к воротам.
— Ну, Андрей, желаю удачи, — стараясь не показать волнения, сказал Шерстнев. — Будь осторожен. Не сорвись… Помни, что у комитета на тебя большие надежды. И еще разузнай, что с нашими ранеными товарищами, как им помочь…
Они сидели со Смуровым в его кладовке.
— Секретным ходом пользуйся только в крайнем случае. — Смуров встал. Встал и Борщенко. — И не забудь: фонарь должен быть надежным. И не один, а минимум два.
Смуров и Шерстнев проводили его до выхода из барака.
Репродуктор продолжал вызывать:
— Борщенко, на выход!
За воротами его ожидал Шакун.
— Пошли скорей! — заторопил он. — Начальство ждет…
Через полчаса они были в главной канцелярии.
Когда Борщенко впустили в кабинет штандартенфюрера Реттгера, там уже находились майор Клюгхейтер и оберштурмфюрер Хейке. Майор в форме тодтовских [4] частей сидел в кресле у стола, Хенке почтительно стоял.
Реттгер оторвался от какой-то бумажки и недовольно посмотрел на Борщенко.
— Подойди ближе! — приказал он.
Борщенко продолжал стоять у дверей.
— Господин штандартенфюрер, он не понимает по-немецки, — доложил Хенке.
— Тогда вы сами спросите, почему он так поздно? Или это ваш зубастый дурак где-то так долго болтался?!
— Господин штандартенфюрер, вы же знаете, что я ничего не понимаю по-русски. Пусть господин майор…
Майор Клюгхейтер повернулся к Борщенко.
— Подойди ближе! — на чистом русском языке приказал он.
Борщенко, четко отбивая шаг, подошел ближе и остановился напротив стола, вытянув руки по швам.
Реттгер с любопытством уставился на него.
— Ты и есть Черный ворон?
Майор повторил вопрос полковника.
— Так точно, господин штандартенфюрер! — четко отрапортовал Борщенко.
— Это твоя кличка. А как твое настоящее имя?
— Как твое настоящее имя? — повторил майор.
— Павел, господин штандартенфюрер!
— Полностью, полностью! Как по отцу? Как фамилия? Где родился?
— Как твои отчество и фамилия? — спросил майор, внимательно разглядывая Борщенко. — Откуда родом?
— Павел Андреевич Корчагин, господин штандартенфюрер! Родился в Харькове! — чеканил Борщенко, смело глядя прямо в колючие глаза Реттгера.
Майор с интересом поглядел на Борщенко и перевел:
— Павел Андреевич Брагин. Уроженец Харькова.
Борщенко продолжал не мигая смотреть на полковника, но мысли его залихорадило: «Почему майор не перевел, назвал иную фамилию? Ловушка? Может, проверяют, понимаю ли я их разговор?»
Полковник опустил голову, заглядывая в бумажку.
— Тут то же самое, — сказал он и глубокомысленно добавил: — У русских много Иванов и Андреевичей… А спросите, майор, кто были его последние начальники?
Борщенко твердо запомнил фамилии эсэсовцев, названных Шакуном. И вдруг засомневался: кто из них майор, кто капитан. Но это же надо сказать! Спина сразу вспотела…
Майор повернулся к нему:
— Кто были твои последние начальники? Почему ты понес околесицу о своей фамилии? Зачем выдумал новую?
— Последними моими начальниками были Мейер и Кунст, — отрубил Борщенко и добавил: — Мне так часто приходилось менять свои фамилии, что я теперь сам в них путаюсь!
— Ты не запутался, а заврался, любезный! — оборвал майор.
Борщенко еще больше вытянулся, а майор перевел:
— Он был в распоряжении гауптштурмфюрера Эрнста Мейера и штурмбаннфюрера Густава Кунста.
Отметив, что майор при переводе добавил имена и звания, Борщенко постарался это запомнить и еще более насторожился.
Реттгер заглянул в бумажку и, неудовлетворенный, задал новый вопрос:
— А кто был твой непосредственный начальник?
Никаких других фамилий Шакун не называл. Что отвечать? Кажется, влип!
— Почему не назвал своего непосредственного начальника? — спросил майор. — Кто он?
— Шарфюрер Бауэр! — выпалил Борщенко, решив, что если нужно еще какое-то лицо, то лучше его выдумать, чем растеряться и ничего не ответить.
С замиранием сердца он смотрел, как вчитывался Реттгер в свою шпаргалку, как недоуменно поднял голову и посмотрел на мнимого агента. Потом опять уставился в бумажку, пожал плечами и вопросительно обернулся к Хенке:
