Виктор Потиевский - Мертвое ущелье
Часовые прохлаждалась, а Игнат выжидал. Ночь была темной — ни звезд, ни луны. Легкий колючий ветер высвистывал из сугробов поземку, жестоко хлестал Игната по лицу жгучей снежной плетью, но юноша привычно не замечая этого и, по-звериному подобравшись, напружинившись, выжидал. Надо было уловить ту секунду, когда один часовой повернет за угол, а другой будет менять направление движения и на миг повернется к Игнату боком. За этот миг юноша должен успеть проскользнуть за ближний танк, причем без малейшего шороха, как это умеют только волки. Преодолеть надо было не более восьми метров.
Игнату повезло. Немец медленно повернулся, и в этот же момент порыв ветра зашуршал поземкой, совсем скрыв от часового тот слабый шорох, который оставили в морозном воздухе шаги разведчика.
За первыми двумя, почти рядом с ними, танки стояли еще в четыре ряда. Он насчитал двадцать восемь машин и вдруг обратил внимание на штабель в рост человека, накрытый брезентом. Что это? Подполз ближе, приподнял брезент, и горячая волна возбуждения обдала его лицо. Значит, можно все-таки разворошить это гнездо!
Его все время жгла мысль: он находится между этих машин, в самой середине немецкого расположения, и уйдет просто так, ничего не сделав врагу... А теперь можно сделать? Можно! В ящиках — снаряды для танковых пушек, целый штабель ящиков. А может быть, они пустые? Может, снаряды успели погрузить в танки, а ящики составили в штабель?.. Надо успокоиться. И он замер, затаился, как перед охотой на оленя. Прислушался — все было тихо. Попробовал приподнять крайний верхний ящик, тот не поддавался, значит, порядок, там — снаряды.
Откинул два замка патефонного типа и приоткрыл верхний ящик. Не спеша достал из кармана гранату Ф-1, «лимонку», извлек длинную, тонкую бечеву, из которой когда-то делал тетиву для лука и которую всегда теперь носил с собой, отрезал кусочек и прочно привязал им гранату к снаряду, продевая шнур под рычагом взрывателя так, чтобы он мог свободно развернуться, когда чека освободит его. Затем остальную бечеву продел в кольцо чеки, завязал и распустил шнур, чтобы можно было отходить.
Едва он пробрался мимо часовых, и не успел еще отползти на десять метров, как услышал негромкую немецкую речь. Осторожно высунул из-за сугроба голову, скрытую под капюшоном маскхалата, и понял, что пришла смена караула. Да, успел вовремя. Только-только. При сдаче поста, осматривая объект, немцы вполне могли обнаружить разведчика.
Зарываясь в снег головой, он быстро полз, раздвигая сугроб плечом, как это всегда делал Хромой, когда скрытно подползал к добыче. Отдаляясь от танковой стоянки, юноша все время проверял шнур, ждал, когда он кончится.
Натяжение почувствовал метрах в тридцати от немцев. Шнур был прочный, Игнат сушил и заплетал его сам и был уверен в его надежности. Теперь оставалось выдернуть чеку. Разведчик повернулся назад, выглянул. Солдаты уже сменились, и новые часовые пошли по периметру. Он зарылся глубоко в снег, лег лицом вниз и рванул бечеву...
Тяжелый взрыв сотряс землю, она качнулась под Игнатом. Казалось, что сама земля сейчас развалится и поглотит его. Он прижался к ней, но она снова и снова как бы покачивалась под ним, то вздрагивая, то наклоняясь в стороны. В ушах была боль, их будто забило ватой...
Снаряды еще рвались, а он полз, торопливо разгребая снег, потом уже в глубине леса встал и пошел, немного пошатываясь от долгого ползанья, от взрыва, который оглушил его, от пережитого волнения. Что-то там, позади него горело, и пламя уже издалека наплывало на зимний лес заревом, наполняя сугробы алыми отблесками, а сердце юноши — радостью и гордостью от одного сознания, что все это сделано им самим.
В разведку он ходил один. Его, как человека лесного, посылали всегда одного. Знали, что он пройдет незаметно и неслышно, что проберется там, где не сможет пройти больше никто, Такое мнение о нем существовало в разведвзводе, и он всегда оправдывал надежды товарищей и командования.
Игнат шел. Не больше километра оставалось двигаться по лесу, а там уже была линия фронта, передовая, где за проходом, проделанным через минное поле и колючую проволоку, его ждали товарищи.
Далеко за спиной осталось зарево, в лесу было темно, а он все видел как днем, но ничего теперь не слышал. Взрыв оглушил его, лишил чуткого слуха, он понял это и заволновался, потому что не знал, пройдет глухота или останется навсегда...
2. КАРЬЕРА ХАРТМАНА
Вальтер Хартман, высокий, хорошо сложенный и, как полагается чистокровному арийцу, голубоглазый блондин, прогуливался по берлинским улицам, засматриваясь на встречных фрейлейн с небрежно заинтересованной улыбкой занятого и важного человека. У него было немного времени для отдыха и развлечений.
В Германию он приехал в тридцать седьмом с родителями из России, из Поволжья, где родился и рос. Поначалу работал в берлинской полиции, куда его устроил отец при помощи влиятельных родственников. И его скромная должность инспектора по уголовным делам все-таки позволяла ему быть на виду. Ему поручали все более сложные дела, которые он с успехом распутывал, и когда в тридцать девятом вступил в национал-социалистическую партию, его неожиданно перевели в гестапо. Там тоже нужны были способные работники. Он старался и там и, набирая положительные очки для своей карьеры, пытал и отправлял в концлагерь всех, кто был неугоден его начальству, ну и начальству повыше.
Однако его романтические мечты стать сверхсильным и сверхнаходчивым — стать разведчиком, сбылись только перед самой войной с Россией, осенью сорокового, когда его, наконец, вызвал главный шеф оберштурм-банфюрер и сказал, что за особые заслуги перед рейхом, учитывая его знания русского языка и России, его направляют в спецшколу, где готовят агентурных разведчиков.
Он щелкнул каблуками и задохнулся от восторга. Это была его голубая мечта.
В спецшколе занятия шли целыми днями и с полной нагрузкой. Но он был готов к этому. Несколько месяцев он изучал там шифровальное и радиодело, методы конспирации и приемы рукопашного боя, учился метать нож и стрелять без промаха. Он попал в особую группу, которая, в отличие от остальных слушателей школы, изучала способы и приемы бесшумной ходьбы по лесу, чтение следов и еще кое-что в этом роде. Он понимал, что все это ему дают не для того, чтобы он шастал по Гитлерштрассе, и несказанно радовался предстоящим событиям, где он сможет в полную силу проявить себя.
По окончании школы он был уже оберштурмфюре-ром — эсэсовским оберлейтенантом, и его направили в Польшу, а в конце лета сорок первого — в Россию. Приезжая в качестве специального эмиссара главного управления в местные отделения гестапо оккупированных городов, Хартман изучал обстановку и начинал действовать. Не спеша, обстоятельно внедрялся он в подпольные организации русских или в партизанский отряд. После длительной и детальной разработки и подготовки, привлекая и гестапо, и войска, он сам руководил или контролировал операцию по ликвидации подполья. И сразу же исчезал из города. Так что арестованные подпольщики и партизаны до самой гибели не знали, что он провокатор.
