Владимир Михайлов - Искатель. 1964. Выпуск №2
Продираясь сквозь заросли жесткой и режущей травы, спотыкаясь о кочки, проваливаясь в гнилые ямы, мы с Махди выбрались, наконец, к реке.
Если бы не Махди, я бы не мог пройти эти двести шагов от палаток до реки. Махди сам напросился ко мне в отряд, а Пирсон лишь похлопотал за него на маслобойне. Все произошло помимо моей воли. Но я был очень рад, что все сложилось именно так. Махди нес ружья — свое и мое. А я только балансировал руками в воздухе, стараясь сохранить равновесие, или цеплялся за траву, отчего на моих пальцах появились тонкие саднящие порезы. Они долго потом не заживали. И все это пустяки. Я боялся лишь одного — наступить на змею.
Добравшись до берега, мы умылись, сняли влажные рубашки и развесили их на шатких тростниковых стеблях. Нежный ветерок ласково обдувал разгоряченную спину. Влажная кожа быстро высыхала. За спиной у меня раздался шелест. Я резко обернулся. Из тростников, медленно и важно переступая длинными тонкими ножками, вышла большая, жирная дрофа. Она была совсем рядом. Я видел, как лоснятся нежные шелковые перышки на ее шее.
Не замечая нас, дрофа направилась к воде. Когда она погрузилась уже по грудь и клюв ее захлопал в подводном иле, я, не отводя глаз, нашарил ружье, осторожно подтянул его и спустил с предохранителя. На воду обрушился стремительный шквал града. Подраненная птица рванулась вверх. Рядом бахнул выстрел Махди. Оставляя на воде смыкающуюся стеклянную борозду, дрофа в бессильном порыве понеслась к другому берегу, но, не достигнув даже середины реки, забилась, захлопала крыльями и перевернулась. Течение повлекло ее к болотам. Я бросился в воду. К счастью, речушка оказалась довольно мелкой, а дно твердым. То и дело падая и путаясь в скользких нитях водорослей, я догнал дрофу.
— Таке саче! Таке саче![3] — раздалось у меня за спиной.
Не столько смысл этих ломаных английских слов, сколько голос Махди, в котором дрожала высокая, срывающаяся струна первобытного страха, заставил меня нырнуть под воду.
Когда, ослепленный водой и прилипшими к глазам волосами, я выскочил на поверхность, надо мной мелькнула чья-то громадная тень.
Мир дрожал и переливался в мокрых ресницах. Какая-то огромная птица летела над самой водой на закат. Она была величиной с орла и показалась мне черной. Я бросился к берегу. Когда я встал во весь рост, то ничего уже не увидел. Необозримые метелки тростника медленно колыхались на фоне заката. Они тоже показались мне черными, как тени на озаренной камином стене. На самом горизонте воздух подрагивал и мутнел. С болот Оберры поднимался туман, в котором растаял химерический призрак.
Наши ружья валялись на берегу, рубашки успели высохнуть. Махди нигде не было видно. Я позвал его. Но мой зов разбился о глухую преграду шуршащего и шепчущего тростника. Двести шагов отделяли меня от палаток. Всего двести шагов! Но я уже знал, что стоит войти в тростники, как сразу же теряешь направление. Можно часами блуждать там, шатаясь от усталости и ужаса, в каком-нибудь шаге от человеческого жилья. Я поднял патронташ, зарядил оба ружья, выстрелил. И опять меня окружила шелестящая тишина. Она напоминала шум приложенной к уху раковины.
Рядом бежала немая черная вода. Где-то урчали и пели огромные лягушки. Я вспомнил стихи:
Дай за это дорогу мне торную,Там, где нету пути человеку,Дай назвать моим именем черную,До сих пор не открытую реку…
Я чувствовал себя полным банкротом. Романтика ослепила меня своим радужным павлиньим оперением и предала. Совершенно случайно я вспомнил о миниатюрном компасе, укрепленном на ремешке часов. Крохотная фосфоресцирующая в быстро густеющем сумраке стрелка мерцала неверным болотным огоньком. Я плюнул, выругался, надел рубашку, подобрал ружья и патронташи и вошел в тростники.
Через час я был уже в лагере. Злой, израненный, залепленный грязью, но спокойный. В лагере никого не оказалось. Рабочие исчезли, побросав снаряжение и оборудование, опрокинув рацию и растоптав высыпавшиеся из порванного бумажного мешка галеты, В моей палатке я нашел Махди, Он спал, завернувшись в антимоскитную сетку. Рядом с ним валялась фляга с джином. Пахучая жидкость медленно пропитывала землю. Махди был мертвецки пьян.
Я подошел к желтому баку с красной надписью «Fresh water»[4] и открыл кран. Сначала я пил воду взахлеб, потом стал лениво цедить сквозь зубы, под конец она уже просто лилась на мое лицо. Неудачи преследовали меня. Нас в лагере осталось только двое, и незачем было беречь воду. Я закрыл кран и улегся на циновку, подоткнув со всех сторон сетку. Потом мне захотелось покурить. Я закурил сигарету, время от времени выгоняя из-под сетки скапливающийся дым. Наконец я уснул.
— Я очень испугался, сэр! — объяснял мне наутро Махди. — Конечно, я не верю во все эти сказки про летающую красную ящерицу, но то был действительно опасный зверь. В тот момент, когда вы нырнули, он напал на меня. Только я хотел схватить ружья, как над моей головой засвистели крылья: «Шисс, шисс!» Надо мной, щелкая зубами, пронесся огромный вампир. Я испугался и побежал. Потом меня что-то толкнуло в спину, и я упал, закрывая руками голову. Я долго пролежал так, лицом вниз и не раскрывая глаз. Потом медленно пополз. Чудовище, видимо, улетало. Тогда я поднялся, прыгнул в траву и побежал к лагерю.
В лагере меня обступили рабочие.
«Что это за летучая мышь такого размера, как размах моих рук, и черная?» — спросил я у них.
«А где ты видал ее?» — спросили они.
«Там», — ответил я и показал рукой на реку.
Рабочих это так испугало, что они бросились бежать, круша все на своем пути, как носороги. Они бежали, не разбирая дороги, напролом, через мангровые заросли. Мне опять стало страшно. Страшнее, чем на реке, мне стало от этого бегства.
— Зачем же вы рассказали о происшествии на реке этим темным, суеверным людям? — спросил я Махди. — Вы же знали, что они убегут.
— Простите, сэр. Я очень виноват, но мне было страшно, и я не подумал о последствиях.
— Почему же вы не убежали вместе с ними, если вам было страшно?
— Мне было страшно по-другому, чем им. Я просто испугался, а они испугались вестника смерти. Притом как же бы я бросил вас одного? Нет, я не мог убежать вместе с ними.
— Ну, хорошо, Махди, забудем об этом случае. Подумаем лучше, как нам быть.
— Возвращаться надо, сэр! Все равно вы ничего не сможете сделать здесь без рабочих.
— Хорошо, Махди, я подумаю. Вы идите готовить завтрак, а я подумаю.
Но долго размышлять, собственно, было не о чем.
