Иван Черных - Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков.
Петровский хорошо знал, что разведчик — это человек, обладающий незаурядными качествами: невозмутимым спокойствием и мгновенной реакцией, находчивостью и изобретательностью, умением читать мысли противника и навязывать ему свою волю.
Если перед ним стояли разведчики, то они были талантливы: ситуация складывалась не в их пользу — двое против троих. Для какой цели прибыли эти трое, было яснее ясного…
Вопрос капитана как бы развеивал подозрение: видите, мы знаем даже имя командира полка… Может, и в самом деле они пограничники?… Что ж, теперь твоя очередь, капитан Петровский, показать свою находчивость, изобретательность…
— Федор Иванович неплохо поживает. — Над ответом мудрствовать особенно не пришлось, а вот вопросик следует подбросить позамысловатее. Посмотрим, как вы знаете свою заставу… — Скучает, правда, по Машеньке. Как она там?
Петровский, пожалуй, не увидел, а скорее почувствовал молниеносный взгляд лейтенанта в сторону своего начальника. Да, о Машеньке он ничего не слышал. Да и откуда ему знать о маленьком красновато-буром косуленке, которого подобрали весной в горах пограничники. У малыша была сломана нога. Его принесли на заставу, вылечили, выкормили. И косуля так привязалась к своим спасителям, что не покидала заставу. Многие пограничники часами пропадали около косули, научили ее благодарить за лакомства поклонами, бить копытцем и трясти головой, выражая неудовольствие, если кто-то дразнил ее или ругал. Косуля стала любимицей всей окрестной детворы…
Да, лейтенант о Машеньке не имел понятия. Его интересовали другие имена, имена командиров…
Капитана же вопрос не смутил. Он даже усмехнулся про себя: вздумал старого воробья мякиной в силки заманивать. Ответил с иронией:
— Ничего Машенька. У нее забот меньше.
Достойный ответ. И все-таки знает он, чье это имя?
— Не напугали ее фашистские самолеты? Не сбежала? — задал Петровский более конкретный вопрос.
Капитан снова пожал плечами. Зато лейтенант приободрился, съехидничал:
— Это ваши женушки кинулись от вас, сломя голову. А наших не напугаешь. — И вдруг осекся.
Капитан вернул Петровскому удостоверение личности, посмотрел на Пикалова. Начальник связи протянул свое.
— Далеко путь держите? — спросил капитан, желая, видно, сменить тему о Машеньке.
— Да вот сюда же, по этому же делу, по которому и вы.
— Отлично, — обрадовался капитан, возвращая Пикалову документ. — Хоть на ужин подмените нас. С утра не ели. — Глянул на старшину. — А-а, это вы. На вторую смену?
— Приходится. Людей не хватает.
— Вот и у нас, — вздохнул капитан. — На ужин подменить некем. — Он взглянул на часы.
Машина что-то задерживалась. Отпускать же капитана и лейтенанта было нельзя…
— Конечно, мы одни тут справимся, — сказал Петровский. — И непонятно, зачем вас сюда, на наш участок, послали? Кстати, разрешите и нам ваши мандаты посмотреть.
— Пожалуйста, — улыбнулся капитан и достал из нагрудного кармана точно такое же, как у Петровского, удостоверение. Подписано оно было прежним начальником заставы, сменившимся год назад. Все в документе было правильно и точно. Другого Петровский и не ожидал. Но возвращать документ он не торопился: «Что-нибудь не так?!» — должен спросить капитан, или: «Да, я прибыл на заставу, еще при Афанасьеве. Теперь же у нас начальник Рогозинский». Но капитан ни вопроса не задавал, ни объясняться не собирался. Стоял расслабленно, ни одной черточкой не выдавая внутреннего напряжения… Нет, не у каждого на лице можно прочитать мысли…
Не вызывало подозрений и удостоверение личности лейтенанта. А вот нервы у него были намного слабее.
— Закурить не найдется? — обратился он к Пикалову. Одна из уловок отвлечь внимание. Но Пикалов молодец, отрицательно покачал головой. А старшина — разиня, полез за папиросами. Поверил, что они пограничники…
Со стороны гарнизона донесся гул автомашины. Отлично. Теперь-то им не уйти…
Лейтенант помял папиросу, сунул в рот. Старшина хотел услужить и спичкой, но лейтенант остановил его.
— Спички у меня есть.
Петровский краем глаза увидел, как он сунул руку в карман галифе. Досмотреть не успел: в руке капитана блеснул пистолет. Петровский ударил его по руке. Грохнули выстрелы.
Капитан дернулся и обмяк, ноги его подкосились…
Подъехал грузовик с группой захвата. Но помощи уже не требовалось: на земле лежали трое — капитан, лейтенант и старшина.
— Опередил, гад, — кивнул на лейтенанта Пикалов. — Я ж за вас больше переживал, за капитаном следил…
Петровский снял с капитана и лейтенанта полевые командирские сумки, достал из карманов удостоверения личности, портсигары, блокноты. В коляске мотоцикла нашлось и то, что окончательно подтверждало подозрение оперуполномоченного, — портативный радиопередатчик…
1812/VII 1941 г. …Боевой вылет с бомбометанием по танкам в районе Фастов, Белая Церковь. Высота 1500. Ночь…
(Из летной книжки Ф.И. Меньшикова)
Еще одна летная ночь окончилась благополучно: летавшие на боевые задания экипажи вернулись невредимыми на свой аэродром, два молодых летчика, присланных на пополнение, вылетели самостоятельно. Прекратилась и стрельба из автоматов по нашим взлетающим самолетам, наведение ракетами немецких бомбардировщиков. Пикалов и Петровский ходили героями; только о них в полку и разговоры — как ловили диверсантов, как вступили с ними в единоборство и прикончили их. Рассказывают такое, чего и не было.
Меньшикову даже обидно стало за летчиков: в каждом вылете они подвергают себя большой опасности, и разве их подвиги можно сравнить с обезвреживанием диверсантов, а поди ж ты, какой фурор! Он понимал: то, что совершают летчики, никому не видно отсюда, и воздушные бои, бомбежка, дуэли с зенитной артиллерией стали обыденным явлением, а схватка с диверсантами — первый случай на всем Крымском побережье. Петровский сразу приободрился, повеселел и стал более благосклонен к своему соседу и прежнему приятелю, но у Меньшикова от этого сердце не оттаяло: людей, которые забывают дружбу, перечеркивают все прежнее ради своей цели, он не понимал и не прощал. Правда, у Петровского было смягчающее обстоятельство: ему приказали обезвредить вражеского агента в два дня; но пренебречь мнением своего приятеля, не посчитаться с ним — это было вне логики Меньшикова.
И все же, как бы там ни было, после обезвреживания диверсантов работать стало спокойнее, и летные экипажи, улетая на боевые задания, чувствуют себя увереннее, не думают: а не подложил ли кто-нибудь в самолет замедленную мину?
