Борис Зубавин - Поединок. Записки офицера
— А ведь он, подлец, наверное где-нибудь здесь, у нас, — продолжал Бардин. — Это такая фигура, что фашисты, конечно, не станут держать его на курорте. Хотел бы я еще разок встретиться с ним да померяться силами. Авось бы и одолел.
— Может быть, еще встретитесь.
— Конечно, все может быть.
— Он каков из себя?
— Так я его ни разу не видел. Известно, что он числится у немцев специалистом по России, превосходно знает нашу страну, язык наш, обычаи, и шпионом работает давно, лет двадцать пять. Матерый шпионище, одним словом.
Мы не предполагали, что нам обоим придется скоро встретиться с этим специалистом по России.
XXIV
Прошло еще больше суток, пока я добрался до своей заставы: оформлял документы в штабе полка, ждал попутную машину в батальон, знакомился там с командованием. С заставы для меня выслали повозку.
— Сам старшина за вами приехал, — сказал начальник штаба батальона. — Мошенник хороший. Служит он у нас недавно, месяца три, а проявил себя на весь полк чуть не с первого дня. Был у нас как-то смотр конского состава. Решали, чьи лошади лучше в полку. Что сделал ваш старшина с лошадьми, можете отгадать?
Я пожал плечами.
— Протер их бензином перед смотром, и они у него блестели так, что ни один самый белоснежный платок не запачкался, и комиссия единодушно признала их самыми лучшими. А потом пришлось отменять.
Мне показалось, что от этой цыганской истории попахивает чем-то очень мне знакомым. И действительно, я даже не могу описать удивления начальника штаба, когда мы с зашедшим за мною старшиной обнялись и трижды по-русски расцеловались. Это был не кто иной, как мой старик Лисицин.
— Ну, капитан, теперь у нас дело пойдет, — пообещал мой старик, когда мы, развалясь в повозке на свежей, только что подсушенной, душисто пахнущей траве, покатили на заставу, до которой было целых восемнадцать километров.
— Как ты попал сюда, старик?
— А после ранения. Меня миной чуть-чуть пришибло в ногу. Ничего, вылечили за какой-нибудь месяц, плясать можно. Моя жена пишет в госпиталь: ты бы, мол, учиться на курсы какие-нибудь подался. Сына, пишет, вон, ранило, так он на курсы младших лейтенантов после госпиталя поехал и теперь офицер, а ты как был всю войну старшиной, так и остался, никуда тебя не выдвинули. Мне, мол, за тебя перед соседями стыдно.
— Что же ты ей ответил?
Он снял пилотку, почесал свой седой ежик.
— Дура, говорю, баба. Еще нету таких курсов, куда бы мне, старому, поехать. А соседям скажи, что старшина в роте — это то же, что генерал в дивизии, только рангом пониже да властью пожиже. Правильно написал?
— Правильно, — смеюсь я. — Как это ты с лошадями попался?
— Вот черт, уже известно, — с восхищением говорит он. — Да я никогда бы им не попался, если бы не ездовый. Был у нас такой солдат, трепло, ужас. И на руку не чист, махорку воровал. Ну, отправили его от нас куда подальше, а он взял да и про лошадей рассказал. Это же давно было, как только я пришел сюда. Только принял хозяйство — смотр, а на лошадей смотреть страшно. Ну, я, чтобы выйти из положения, и протер их бензинчиком. Э, да черт с ним, с этим делом. Я, командир, забыл сказать, у нас ведь и Иван Пономаренко на заставе, тоже вместе со мной прибыл. Вот-то он обрадуется!
Этот день был для меня воистину днем неожиданных открытий.
— А он-то как? — воскликнул я.
— Да тоже, в одном госпитале лежали. Теперь вот шпионов ловим.
— Много поймали?
— Вообще-то при мне задержали человек тридцать всяких там без документиков, а один, кажется, попался, паразит, настоящий. Младшим лейтенантом прикидывался. Нам теперь надо ухо востро держать. Ну да мы, командир, и здесь не пропадем, верно!
В деревню, где стояла застава, мы приехали под вечер. Мой помощник лейтенант Зверев, скромный, исполнительный, толковый молодой человек, с белесыми, выгоревшими на солнце бровями и ресницами на курносом, скуластом и веснушчатом лице, выстроил возле крыльца свободных от наряда людей, и я еще с повозки увидел на правом фланге знакомую мне широкоплечую фигуру сиявшего в улыбке Ивана Пономаренко.
XXV
Застава, в которой было всего девятнадцать человек, несла службу на участке чуть не в двадцать километров. Мы отвечали за все, что тут могло случиться.
Тем не менее, жизнь казалась мне добродушно мирной и тихой и никак не верилось, что здесь так далеко от фронта, что даже орудийных выстрелов не было слышно, могло случиться что-то из ряда вон выходящее. Вот уже вторая неделя была на исходе, как я принял заставу, а никаких серьезных происшествий не произошло, если не считать, что мы задерживали то одного, то двух человек, у которых были не в порядке документы. После беседы с ними мы всех отпускали. Однако я исправно назначал засады, секреты, дозоры, РПГ, так что люди и днем и ночью уходили с заставы в самых различных направлениях.
Где-то там, впереди, далеко от нас, шли бои, над нами высоко в небе пролетали и наши и немецкие бомбардировщики, по дороге, как только наступали сумерки, начиналось усиленное передвижение машин, повозок, людей, а все это шла мимо нас, стороной, мы как будто не имели к этому никакого отношения и жили своей, чрезвычайно далекой от войны жизнью.
И вдруг два события, одно за другим происшедшие на нашем участке, заставили меня не только ощутить, насторожившись, ту боевую военную тревогу на сердце, которую я давно не ощущал, но и вновь задуматься над моим отношением к людям.
Примерно недели три спустя после того, как я принял заставу, к нам прикомандировали капитана Бардина. Он теперь должен был работать вместе с нами. Застава как бы поступила в его оперативное подчинение.
Однажды поздно вечером мы с Бардиным сидели на ступеньках школьного крыльца (в классах школы мы квартировали) и старик Лисицин рассказывал, как солдат нашей заставы Назиров, стройный, смуглый юноша-узбек, с большими темными любопытными глазами получил орден Красного Знамени.
Заключалась эта история вот в чем: когда наши войска начали штурм ржевских укреплений немцев (Назиров тогда служил в стрелковой роте), налетели на них фашистские бомбардировщики. Люди залегли. Назирова ранило осколком в руку. Он крикнул командиру взвода:
— Товарищ командир, меня ранило!
Командир приказал:
— Назад!
Но Назиров, и без того плохо владевший русским языком, в волнении понял приказ командира совсем иначе, и вместо того, чтобы бежать назад, на перевязочный пункт, вскочил и бросился вперед, а за ним, уже не обращая внимания на бомбежку, вскочили, закричав что есть силы «ура», другие.
