Григорий Гребнев - Пропавшее сокровище. Мир иной
Тася сказала об этом Волошину. Тот быстро согласился, но не удержался от искушения пошутить.
— И этой девушке всего лишь четыреста лет! Я уверен, что так же, как и Царевну Лебедь, ее создал поэт. Да, поэт! — повторил он. — Но обратите внимание, Настенька, своим произведением он явно протестует против «загробных мук» и говорит лишь о вечной жизни.
Тася счастливо засмеялась:
— Как я довольна, что приехала сюда! Я вижу живые чудеса древнего зодчества! Этих поэтов в старину называли «умельцами каменных дел».
Тася и Волошин шли по тенистым аллеям главного монастырского двора.
— Пойдемте во внутренний двор. Я хочу осмотреть ту церквушку, о которой нам вчера вечером рассказывал профессор Стрелецкий, — сказала Тася.
Дворов в монастыре было пять, и их отделяли друг от друга мощные стены и ограды.
— Не понимаю, почему монастырь внутри разгорожен? — спросила Тася.
— А я объясню вам, — сказал Волошин. Он уже свыкся с ролью профессионального гида и, начитавшись в Вологде справочной литературы, охотно давал объяснения своей спутнице. — Дело в том, что мы с вами находимся не только в бывшем монастыре, но и в бывшей крепости. Да, да! Это был крупный военный опорный пункт на севере Московской Руси… Враги не могли углубиться на юг, миновав эту крепость. Здесь стоял сильный гарнизон, который мог мобилизовать население и ударить интервентам в тыл… А взять приступом эту крепость было невозможно… Вы обратили внимание, что стены крепости почти везде окружены озером?… Они так же высоки, как стены Московского Кремля, а башни даже выше и шире кремлевских…
Тася оглянулась и с уважением поглядела на могучие стены и башни монастыря.
— Теперь перейдем к вопросу, заданному мне одним из экскурсантов, — бойко продолжал Волошин. — Зачем столько стен внутри монастыря?… А затем, что, если во время осады крепости враги ворвутся в какой-либо один монастырский двор, им придется штурмовать стены остальных дворов…
— Да, действительно… — с восхищением оглядывая внутренние стены, согласилась Тася.
— Прошу обратить внимание, товарищи экскурсанты, на расположение дворов. Ворвавшись в один двор, враги уже сами с трех сторон попадали в окружение защитников крепости и часто бывали так биты, что старались поскорее удрать обратно.
— А монастырь этот действительно осаждали враги?
— Да! И неоднократно, уважаемые товарищи! Но каждый раз они бывали отброшены и рассеяны… А вот и пятый двор.
Перед ними раскрылся уголок неописуемой прелести: зелень травы самых неожиданных оттенков легким ковром покрывала небольшую лужайку, прорезанную ручейком. На зеленом холме стояла пурпурная церковь, окруженная хороводом берез. Перед церковью в немом ожидании застыл строгий белый павильон, прикрывший крохотную избушку Кирилла Белозерского, основателя монастыря. А над всем этим маленьким миром прошлого в синем небе сияло глазастое солнце и стояла какая-то особенная, левитановская тишина…
Тася нараспев произнесла:
В синем небе, в темной глубиНад собором тишина…
Произнесла и умолкла, прислушиваясь, будто ожидала, что откликнется эхо.
Волошин затряс головой, будто желая отделаться от какого-то наваждения:
— Блок… Этот монастырский уголок может навеять только такие настроения… Давайте осмотрим церковь, Настенька. Я хочу убедиться, что призраки ушли отсюда, что здесь остался только чудесный Александр Блок.
Юноша и девушка приблизились к церкви, где вчера ночью они видели странного старика. Дверь была приоткрыта. Постояв минуту, Тася и Волошин вошли в церковь.
Насколько нарядным и радостным был ее внешний вид, настолько строгой и суровой она оказалась внутри… Темные древние иконы, почерневшая позолота, меланхолический блеск бронзовых подсвечников, коричневый тон деревянного аналоя — все это ясно показывало, что создатели церкви обращаются к вошедшему на языке аскетизма и смирения.
В глубине виднелся небольшой алтарь. Сквозь маленькие оконца, похожие на бойницы, тянулись к полу лучи солнца.
Волошин взглянул на Тасю:
— Ну как?
— Жутко… — поеживаясь, ответила девушка. — Смотрите, какой здесь интересный пол! — вдруг воскликнула она.
Волошин стал разглядывать пол. Составленный из больших разноцветных плит ярких и темных тонов, он являл собой замысловатый и в то же время вполне законченный орнамент. Простой домотканый ковер закрывал центральную часть орнамента, и длинная дорожка от паперти до алтаря разрезала его надвое.
Волошин нагнулся, взялся за ковер и стал его скатывать.
— Что вы делаете? — с изумлением спросила Тася.
— Хочу посмотреть весь пол.
Скатав ковер, Волошин принялся за дорожку. Через три минуты мозаичный пол предстал перед Тасей во всем своем великолепии.
— Хорош, правда? — спросил Волошин.
— Очень! — с восторгом подтвердила Тася. — Если бы его можно было зарисовать… Мне бы очень хотелось, Ваня.
— Рисовать я не умею, но…
Волошин осмотрелся и выбежал из церкви. Через минуту он вернулся со стремянкой и поставил ее поближе к центру, потом взобрался на нее и взял в руки висевший в футляре фотоаппарат.
Щелкнув несколько раз затвором и осветив церковь вспышками магния, Волошин слез со стремянки, отнес ее на место и вновь разостлал ковер и дорожку.
Целый день Тася и Волошин бродили по обширным монастырским дворам, опускались в страшную подземную монастырскую тюрьму, поднимались на гребни крепостных стен. Тася измерила высоту Кузнецкой башни, стоящей прямо в воде озера. Получилось двадцать метров.
Взявшись за руки, как школьники, они ходили и смотрели, смотрели и обменивались впечатлениями, вспоминали все, что они узнали в Вологде об этом русском чуде, гордо стоящем над озером, о сказочном «граде Китеже», затерявшемся в северных лесах. Стоя на зеленом холмике пятого двора, Тася сияющим взором окинула монастырские строения, видневшиеся вдали: белые кельи и старинные палаты, трехэтажные стены с бойницами. Она прислушалась. Вокруг стояла тишина, лишь издалека доносился сигнал одинокой машины, гудели шмели и шептались березы.
— Как странно! — сказала Тася. — Лишь три дня назад мы были в Москве, в самом центре бурной современной жизни, и вот попали сразу в тринадцатый и четырнадцатый век, в феодализм… Ваня, достаньте свою тетрадку и прочтите, что вы там еще записали в Вологде об этом монастыре.
Волошин достал из-за пояса общую тетрадь и, развернув, стал читать, как псалтырь:
