Лазарь Лагин - Остров Разочарования
А вот другая, самая современная задача: в силу стечения военных обстоятельств на одном острове оказались два англичанина, два американца, советский моряк и три эсэсовца, из которых один - матерый гитлеровец - ранен, но легко, другой, хоть и прикидывается образцовым военнопленным, безусловно укусит при первой представившейся возможности, третий, кстати сказать, недурно вооруженный, где-то пропадает и с минуты на минуту может нагрянуть. Советскому моряку надлежит в обстановке неприязни со стороны трех из его четырех спутников (ладно, не неприязни, а досадного непонимания) накормить всю перечисленную выше ораву и себя в том числе, тщательно обыскать пещеру, разведать обстановку на острове, принять меры для поимки оставшегося на воле эсэсовца и закончить допрос пленных с таким расчетом, чтобы:
а) ни в коем случае не оставлять майора эсэсовца с глазу на глаз с его фельдфебелем без присмотра упомянутого советского моряка или англичанина-кочегара, дабы не дать им договориться;
б) ни в коем случае не оставлять этих эсэсовцев с американцами без собственного присмотра (Смит, к сожалению, для них не авторитетен), дабы не дать им столковаться в ущерб общему делу союзников, и
в) даже в его, упомянутого советского моряка, присутствии ни в коем случае не допускать посторонних разговоров его союзников с пленными, по меньшей мере до завершения допроса.
Первую головоломку - с козой, волком и капустой - можно было решать и не решать. Вторую решать было необходимо в самом срочном порядке.
А тут еще Фламмери вносит предложение, чтобы майор фон Фремденгут был приглашен к завтраку.
Основание: «Наши фирмы больше полувека находятся в самых тесных деловых связях. Мне будет в высшей степени неудобно встретиться с мистером Фремденгутом после войны, если мы его сейчас не пригласим к нашему столу».
Егорычев говорит:
- Возражаю. Пока что у нас война. Он только что взят в плен с оружием, из которого он в нас стрелял.
Фламмери:
- Не надо забывать, что он офицер и из очень приличной фамилии. Мы должны соблюдать правила вежливости.
Егорычев:
- Не надо забывать, что он эсэсовец.
Фламмери:
- Мы не на митинге, сэр!
Егорычев:
- Но и не на бирже!
Тогда Фламмери вдруг вспоминает, что он военнослужащий. Он апеллирует к Цератоду:
- Сэр, я обращаюсь к вам, как к старшему среди нас, офицеров союзных войск. Ваше слово решающее.
«Ну, - подумал Егорычев, - кажется, заваривается нешуточная дискуссия. Будь что будет, но уступать в таком вопросе ни в коем случае нельзя».
Однако до сражения дело не дошло. Цератод сказал, что он считает «несвоевременным» завтрак с майором Фремденгутом. Оппортунист оппортунистом и остается. «Несвоевременным» - значит, мистеру Фламмери дается понять, что может наступить такой момент, когда его предложение окажется «своевременным». А с другой стороны, мистер Егорычев, конечно, не будет придираться к тонкостям формулировок: «несвоевременным» - значит, предложение мистера Фламмери пока что по боку. А там еще когда оно будет «своевременным»!
Фламмери обиделся, надулся, а у Егорычева точно гора с плеч свалилась.
Завтрак прошел очень быстро и в полном молчании.
Потом Егорычев сменил Смита, чтобы дать и ему возможность подкрепиться.
«Хороший парень! - подумал Егорычев, провожая Смита глазами. - Без него я бы пропал с этими высокопарными трусами. Но полно, трусами ли? Что-то я, поразмыслив, помаленьку прихожу к убеждению, что дело здесь не в трусости. Для них троих это не война не на живот, а на смерть с коричневой чумой, с угрозой свободе всего человечества, а самая обыкновенная война. Более крупная, более кровавая, с более внушительными ставками, с более головокружительными перспективами выигрыша и проигрыша, но и только. Ради обыкновенной войны за передел или сохранение сфер влияния и колоний действительно нет расчета рисковать головой без самой крайней необходимости. Зато там, где дело будет идти об их личной судьбе, личном благополучии, непосредственной угрозе их жизням и жизням близких им людей, они будут защищаться яростно и до последнего издыхания. Уже не говоря об угрозе революции в США и Англии. Тут и Цератод и Фламмери будут кидаться в самый огонь. Смит - совсем другое дело. Он настоящий антифашист. И боец он хороший, храбрый, дисциплинированный. Фламмери, хоть и потрясает его своим богатством, влиять на него не сможет. Но Цератод для него «свой человек», профсоюзный деятель, член одного с ним союза. Недаром же Смита лет двадцать муштровали всяческие цератоды. Что ж, объявляется негласная война за храбрую и честную пролетарскую душу кочегара Сэмюэля Смита!»
Часы показывали десять минут девятого, когда Смит снова сменил Егорычева в пещере. Кумахеру Егорычев приказал посидеть там же, рядышком с майором, но ни в коем случае не обмениваться с ним ни единым словом. Смиту он дал автомат Фремденгута, а сам с автоматами Шварца и Кумахера вышел к остальным своим спутникам.
- Джентльмены, - сказал он, - предварительный и самый беглый допрос обоих эсэсовцев подтвердил мои догадки. Нет никаких сомнений, что если на остров прибудут дополнительные контингенты неприятельских войск, мы будем немедленно уничтожены, прежде всего в интересах полнейшего соблюдения военной тайны. Это,
конечно, никак не значит, что нас не попытаются прикончить и наличные эсэсовцы, если только к тому представится хоть малейшая возможность. И уверяю вас, мистер Фламмери, уж они-то не посчитаются с тем, что ваши фирмы больше полувека поддерживают теснейшие деловые связи по части торговли взрывчатыми веществами. Я пока еще очень немного знаю. Для того чтобы узнать больше, мне требуется ваше обещание, что вы впредь до моей санкции не будете вступать с пленными ни в какие переговоры. Поверьте моему слову, я нисколько не преувеличиваю.
Его слова, кажется, произвели впечатление.
- С минуты на минуту, - продолжал он, - может вернуться четвертый эсэсовец. Он ушел вниз за провизией и водой. Он вооружен. Ясно, что на свободе его нельзя оставлять. Его нужно как можно скорее поймать. Поймать его можно только, если захватить врасплох.
IX
Лужайка, ставшая местом описанных выше событий, завершала собой северную часть острова, охватившего зеленым полукольцом просторную и глубокую бухту бирюзовой синевы. Его берега, покрытые светло-серым гравием до наиболее высокой линии прилива, дальше почти сразу переходили в гористый, обильно поросший лесом амфитеатр, напоминая гигантскую полуразбитую миску, из которой чудом не выплескивалась вода. Оба рога этого растянувшегося километров на пятнадцать каменистого полумесяца обрывались высокими и крутыми мысами.
