Отвергнутые - Ярославия Кузнецова
– Ты годишься только подбирать куртки ребят после драки, – сказала бы она ему.
Мари сжимает кулаки снова и снова каждое утро и вместо истерик сидит здесь, в школе. Вместо попыток оправдаться перед самой собой и искать виновных в случившемся, она пытается шагнуть вперёд и жить дальше. Признанный лидер Максимус непробиваем как скала. Даже Мари порой затруднялась ответить, играет ли он на публику своё нейтральное отношение к трагедии или же и в самом деле искренне верит в их невиновность. Так почему они вдвоём находят в себе силы справиться, а остальные нет? Почему люди такие разные? Почему поступкам даже близких друзей порой так невыносимо сложно подобрать объяснение?
На адском классном часу, который в её классе проводила сама директор, собственной персоной, место за партой рядом с Мари пустовало. Именно тогда она, прикрывшись дневником, быстро набрала сообщение Данису.
«Взял больничный. Горло болит» – ответил он коротко.
«Не ври мне, сволочь!» – отправила она ему.
«Сорри, Мари. Я, правда, не смог»
Не смог. НЕ СМОГ! Почему же они втроем могут, а он – нет? Ладно, Нильс. Этого человека они списали со счетов на ближайший месяц. Но он вернётся к ним, никто в этом не сомневался. В отличие от забитого Даниса, трясущегося в своей комнате.
– Марика? – позвал Макс чуть громче.
Она подняла взгляд. Похоже, собственные мысли оглушили настолько, что она перестала присутствовать в реальности. В последние дни всё тяжелее возвращаться в настоящее и настраивать своё сознание на восприятие информации. Во всяком случае, она сейчас не могла быть уверена, сколько раз её позвал Макс перед тем, как она отреагировала.
– Что говорит отец? – повторил он свой вопрос.
– Вчера избили какого-то парнишку в лесопарковой зоне. Неизвестно, насколько это связано с трагедией. Но следствие не исключает и этот вариант. Всем страшно. У вас сейчас тоже был классный час?
– Классуха умоляла нас выдать подозреваемых, если хоть кто-то знает, о ком идет речь. Но этого никто не знает, – сказал Макс. – Я даже поснимать успел немного.
– Надеюсь, что эта страница нашей биографии умрет вместе с нами, – кивнула Юта, не приняв во внимание его последнюю фразу, в отличие от Мари.
– Что ты снял? И для чего?
– Страна должна видеть, как школьная администрация вытряхивает из своих учеников душу. Люди думают, что всем плевать и поэтому выходят на митинги. Пусть они узнают, что это не так. Что школа загоняет нас в угол, лишь бы выжать из нас хоть грамм полезной информации.
Девочки снова вынуждены были согласиться.
Единственное, что сейчас поможет родственникам погибших – это осознание того, что все они не одиноки в своём горе.
Резко отодвинув стул, Мари первой поднялась со своего места.
– Смотри куда прёшь, – невежливо откликнулся Маркус, одноклассник Юты, сидящий у неё за спиной.
– Я не замечаю тебя с тех пор, как ты расстался со своей соткой килограммов, – съязвила Мари и отвернулась, не готовая к продолжению диалога.
Он что-то кричал ей вслед, но она уже не слушала, направляясь к окошку раздачи, чтобы оставить свою тарелку и граненый стакан.
– Как думаешь, Маркус мог что-то слышать из нашего разговора? – спросила Юта тихо, наклонившись к уху Макса.
– Чёрт его знает, сколько он здесь сидит. Я, вообще, не видел, в какой момент он подошел, – ответил Макс.
Оба они смерили его подозрительными взглядами и следом за Мари отправились к столу для грязной посуды.
26 сентября. Утро в полицейском участке.
Толпа митингующих расступалась перед офицером полиции, образовывая коридор свободы, будто море перед Моисеем. Офицер считал это коридором уважения к власти в его лице. Мол, он ведет это расследование, пропадая круглосуточно в здании управления и собирая воедино бестолковые протоколы допросов бестолковых свидетелей бестолковыми следователями. Всё это мероприятие, в целом, тоже было бестолковым, поскольку результатов было ровно столько же, сколько и неделю назад. Ноль, потихоньку уходящий в минус.
Но офицер ошибался.
Митингующие именовали это коридором презрения к бездействию следственных органов, которые до сих пор не вышли на след пресловутых подростков. Ослепленные горем, они не хотели видеть сколько сил прикладывает к расследованию этого страшного дела всё управление. Ясный ум затуманила боль. В такой утере человеку не нужно ни правосудие, ни месть, ни-че-го. Только бы проснуться и осознать, что всё это было ночным кошмаром.
От внезапного болезненного удара в затылок офицер полиции обернулся в сторону толпы, смотревшей на него одинаково осуждающим взглядом. Он не был ранен или обижен. Помимо удивления сейчас он не испытал никаких чувств.
Вперед выступила женщина лет сорока. Вся её фигура выражала крайнюю степень решимости и готовности вступить в неравную схватку с лицом закона. Крепко зажав в руках камень, она молча смотрела в глаза офицеру. Он смотрел на неё, ожидая требований.
– Дочери – близнецы. И муж. Теперь скажите мне в лицо, что вы делаете ВСЁ возможное, чтобы отыскать подозреваемых, – потребовала она, не повышая голоса.
Он думал не дольше секунды.
– Пройдемте в мой кабинет.
Развернувшись спиной к людям, он открыл дверь и, не глядя на окружающих, пошел вперед. Позади, в такт его шагам, звучали тяжелые шаги убитой горем женщины. В молчании они дошли до кабинета, и офицер трижды повернул ключ в замочной скважине. Жестом приглашая её пройти, он вошел следом и закрыл дверь на щеколду изнутри.
– Чтобы никто не помешал, – ответил он на её немой вопрос и, бросив портфель на подоконник, сел в свое высокое кресло.
Сложив руки в замок прямо перед собой, он кивнул ей в сторону стульев. Неловко переступив с ноги на ногу, она всё же осторожно присела на самый край, неестественно выпрямив спину.
– Я слушаю вас, – кивнул офицер и чуть наклонил голову влево, давая понять, что сейчас перед ней находится человек, а не лицо закона.
– Мы пишем жалобу президенту. Текст почти готов. Осталось только собрать подписи, – объявила она с вызовом, но тут же снова опустила голову и поникла.
– Хорошо, меня снимут с этого дела. Вы же этого добиваетесь?
– Нет, – покачала она головой. – Я просто хочу, чтобы вы работали.
– Я пришел
