Александр Дюма - Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 2
Следовательно, не было ничего удивительного, что, по мере движения вперед, она перешла от обожания Бекингэма к де Гишу, превосходившему Бекингэма достоинством, которое так ценят женщины, а именно своей новизной; значит, скажем мы, не было ничего особенного в том, что честолюбие принцессы дошло до того, что она жаждала восхищения короля, который был не только первым по положению в своем царстве, но действительно являлся одним из самых прекрасных и умных людей.
Для объяснения внезапно вспыхнувшего чувства Людовика к своей невестке психология привела бы разные банальности, а биология указала бы на тайное сродство натур. У принцессы были прелестные черные глаза, у Людовика – голубые. Принцесса была смешлива и экспансивна, Людовик скрытен и подвержен меланхолии. Случаю угодно было, чтобы они столкнулись в первый раз на почве общей заинтересованности в разрешении семейного конфликта: от соприкосновения эти две противоположные натуры вспыхнули. Людовик вернулся к себе в убеждении, что принцесса самая соблазнительная женщина при дворе Принцесса же, оставшись одна, с восторгом думала о неотразимом впечатлении, которое она произвела на короля.
Но ее чувство оставалось пассивным, а у короля оно проявлялось бурно:
Людовик был тогда молод и легко воспламенялся; к тому же он не считался ни с какими преградами для осуществления своих желаний.
Король сообщил принцу, что все улажено, принцесса питает к нему полное уважение и самую искреннюю привязанность, но у нее гордый и недоверчивый характер и надо щадить ее самолюбие. Принц возразил ему своим обычным в разговорах с братом кисло-сладким тоном, что он не может толком объяснить себе самолюбие женщины, поступающей далеко не безупречно, и что вообще пострадавшее лицо в этом деле, бесспорно, он, принц.
На это король ответил ему довольно резким тоном, показывавшим, как близко к сердцу принимал он интересы своей невестки:
– Принцесса, слава богу, вне подозрений.
– Со стороны других – да, я соглашаюсь, – ответил принц, – но я говорю о себе.
– И вам, брат мой, я скажу, – продолжал король, – что поведение принцессы не заслуживает вашего порицания. Да, конечно, она молодая женщина, пожалуй, рассеянная и даже странная, но – в глубине души – благородная.
Английский характер не всегда хорошо понимают во Франции, и свобода английских нравов нередко удивляет тех, кто не знает, какая душевная чистота лежит в ее основе.
– Что же, – проговорил принц, начиная все более и более раздражаться, – если ваше величество даете отпущение грехов моей супруге, которую я обвиняю, то, конечно, она невинна, и мне остается только замолчать.
– Послушайте, брат, – горячо возразил король, совесть которого нашептывала ему, что принц не совсем не прав, – послушайте, брат, все, что я говорю, и все, что делаю, направлено к вашему счастью. Я узнал, что вы жаловались на недостаток доверия и внимания со стороны принцессы, и не хотел, чтобы ваше беспокойство продолжалось. Мой долг охранять счастье вашей семьи, как и счастье ничтожнейшего из моих подданных. И я с удовольствием убедился, что вы тревожитесь напрасно.
– Итак, ваше величество убедились в невиновности принцессы, – продолжал принц, как бы ведя допрос и пристально смотря на своего брата, – и я преклоняюсь перед королевской мудростью, но убеждены ли вы в невиновности тех, кто вызвал скандал, на который я жалуюсь?
– Вы правы, брат, – сказал король. – Я об этом подумаю.
Эти слова заключали в себе и утешение и приказание. Принц понял и удалился.
Людовик же снова отправился к матери. Разговор с братом не удовлетворил его, и он чувствовал потребность добиться более полного оправдания своего поступка.
Анна Австрийская не была такой же снисходительной к г-ну де Гишу, как к герцогу Бекингэму. С первых же слов она увидала, что Людовик нерасположен к суровости. Тогда она сама заговорила суровым тоном. Это была одна из обычных уловок королевы, когда ей хотелось добиться правды. Но Людовик уже вышел из детского возраста; он уже почти год был королем и научился притворяться.
Внимательно слушая Анну Австрийскую, он по некоторым ее выразительным взглядам и ловким намекам убедился, что королева если и не угадала, то, по крайней мере, заподозрила его слабость к принцессе. Из всех его помощников Анна Австрийская была бы самым полезным, из всех врагов – самым опасным.
Поэтому Людовик переменил тактику. Он обвинил принцессу, оправдал принца и спокойно выслушал все, что его мать говорила о де Гише, как выслушивал раньше ее речи о Бекингэме. Он ушел от нее, только когда она преисполнилась уверенностью, что одержала полную победу над ним.
Вечером все придворные собрались на репетицию балета.
За это время у бедного де Гиша побывало несколько посетителей. Одного из них он и ждал и боялся. Это был шевалье де Лоррен. Вид у шевалье был самый успокоительный. По его словам, принц находился в прекрасном настроении, так что можно было подумать, что на супружеском горизонте нет ни малейшего облачка. Да и вообще принц вовсе не злопамятен! С давних пор при дворе с легкой руки шевалье де Лоррена считалось, что из двоих сыновей Людовика XIII принц унаследовал отцовский характер – нерешительный, колеблющийся, с хорошими порывами, недобрый в своей основе, но, конечно, безвредный для друзей.
Шевалье одобрял Гиша, доказывая ему, что принцесса скоро совсем возьмет верх над мужем и кто будет иметь влияние на нее, тот будет влиять и на принца.
Де Гиш, человек осторожный и недоверчивый, отвечал:
– Быть может, шевалье, но я считаю принцессу очень опасной.
– Чем же?
– Она утверждает, что принц не очень увлекается женщинами.
– Это правда, – со смехом сказал шевалье де Лоррен.
– Поэтому принцесса может избрать первого встречного, чтобы возбудить ревность мужа и вернуть его к себе.
– Какая глубокая мысль! – воскликнул шевалье.
– Какая верная! – вторил де Гиш.
И тот и другой говорили не то, что думали. Де Гиш, обвиняя принцессу, мысленно просил у нее прощения. Шевалье, изумляясь глубине мысли де Гиша, увлекал его к пропасти.
Тогда де Гиш прямо спросил его, какие последствия имела утренняя сцена и особенно – сцена во время обеда.
– Да ведь я уже сказал вам, – отвечал шевалье де Лоррен, – все хохотали, и принц больше всех.
– Однако, – заметил Гиш, – мне говорили о посещении принцессы королем.
– Что же тут удивительного? Одна только принцесса не смеялась, и король заходил к ней, чтобы ее развеселить.
– И что же?..
– Да ничего не изменилось, все пойдет своим порядком.
– И вечером будет репетиция балета?
– Разумеется.
– Вы уверены в этом?
– Вполне.
В этот момент в комнату с озабоченным видом вошел Рауль.
Увидев его, шевалье, питавший к нему, как и ко всякому благородному человеку, тайную ненависть, тотчас же поднялся с места.
– Так, значит, вы мне советуете?.. – обратился к нему де Гиш.
– Советую вам спать спокойно, дорогой граф.
– А я дам вам совершенно противоположный совет, де Гиш, – проговорил Рауль.
– Какой, мой друг?
– Сесть на коня и уехать в одно из ваших поместий.
Ну, а там можете последовать совету шевалье и спать сколько вашей душе угодно.
– Как, уехать? – воскликнул шевалье, прикидываясь изумленным. – Да зачем же де Гишу уезжать?
– А затем, – ведь вы-то этого не можете не знать, – затем, что все наперебой говорят о сцене, которая разыгралась между принцем и де Гишем.
Де Гиш побледнел.
– Никто не говорит, – отвечал шевалье, – никто. Вы плохо осведомлены, господин де Бражелон.
– Напротив, милостивый государь, я осведомлен очень хорошо и даю детищу дружеский совет.
Во время этого спора немного сбитый с толку де Гиш попеременно поглядывал то на одного, то на другого советчика. Он чувствовал, что в этот момент идет игра, которая окажет влияние на всю его жизнь.
– Не правда ли, – обратился шевалье к графу, – не правда ли, де Гиш, вся эта сцена была далеко но такая бурная, как, по-видимому, думает виконт де Бражелон, который, впрочем, при ней не присутствовал.
– Дело не в том, – настаивал Рауль, – была ли она бурная или нет, так как я говорю не о самой сцене, а о последствиях, какие она может иметь.
Я знаю, что принц грозил; я знаю, что принцесса плакала.
– Принцесса плакала? – неосторожно вскричал де Гиш, всплеснув руками.
– Вот как! – со смехом подхватил шевалье. – Этой подробности я не знал. Положительно, вы лучше меня осведомлены, господин де Бражелон.
– Вот потому-то, что я лучше осведомлен, шевалье, я и настаиваю на том, чтобы Гиш уехал.
– Простите, что противоречу вам, господин виконт, но еще раз повторяю, что в этом отъезде нет никакой нужды.
– Отъезд был бы необходим.
– Погоди! С чего бы вдруг ему уезжать?
– А король? Король?
– Король? – воскликнул де Гиш.
– Предупреждаю тебя, что король принимает это дело близко к сердцу.
