Богомил Райнов - Искатель. 1971. Выпуск №4
Когда я вбежал в комнату Эксара, я увидал, что он уже собирается. Он укладывал свой забавный транзисторный телевизор в дешевый кожаный саквояж. Я не закрыл за собой дверь, чтобы в комнате было светло.
— Дело сделано, — сказал он. — Все кончено. Больше дел не будет.
Я встал на его пути.
— Эксар, — сказал я, — послушайте, что я вам скажу. Вы не человек. Как я, например.
— Я, любезный, побольше человек, чем вы.
— Возможно, но не с Земли — вот в чем дело. Зачем вам Земля?..
— Мне не нужна она. Я агент. Я представляю некое лицо.
Так вот оно, напрямик, ты прав, Морис Барлап! Я уставился в его рыбьи глаза, которые словно впились в меня. Но я не уступил.
— Вы чей-то агент, — медленно произнес я. — Чей? И зачем кому-то понадобилась Земля?
— Это не мое дело. Я агент. Я только покупаю для них.
— Вы получаете комиссионные?
— Ну не за здорово же живешь я работаю!
Да, уж ты работаешь не за здорово живешь, подумал я. Все эти кашли, да тики, да подергивания. Я понял, отчего они. Он не привык к нашему климату. Так, окажись я в Канаде, я непременно бы слег от приступов какой-нибудь болезни из-за другой воды или еще чего-нибудь.
А грязь на его лице была какой-то мазью от загара! Против солнца. Все одно к одному — окна зашторены, лицо запачкано, грязь на одежде та же, что и на лице. Эксар не был попрошайкой. Что угодно, только не это. «Думай живо, Берни, — говорил я себе. — Этот парень здорово охмурил тебя!»
— Сколько вы зарабатываете — десять процентов? — Нет ответа — он наклонился ко мне, часто задышал и задергался. — Я заплачу больше, Эксар. Знаете, сколько я дам вам? Пятнадцать процентов! Мне больно смотреть, как человек носится взад и вперед из-за паршивых десяти процентов.
— А как же этика? — грубо прервал он меня. — Ведь у меня клиент.
— Вы только подумайте, он заговорил об этике! А покупать всю эту проклятую Землю за две тысячи семьсот долларов! Это вы называете этикой?
Теперь он озлобился. Он поставил саквояж на пол и ударил кулаком по ладони.
— Нет, это я называю бизнесом. Сделка — я предлагаю, ты соглашаешься. Ты уходишь счастливый, ты преуспел. И вдруг ни с того ни с сего ты прибегаешь назад, распускаешь нюни и заявляешь, что не хотел продавать так много за гроши. Что за дела! У меня своя этика: я не подведу клиента из-за какого-то слюнтяя.
— Я не слюнтяй! Я просто мелкая сошка и еле свожу концы с концами. Что я против воротилы из другого мира, владеющего всеми хитростями и уловками!
— Владей всеми хитростями и уловками, ты что, не воспользовался бы ими?
— Но не так. Не смейтесь, Эксар, это правда. Я бы не стал обманывать калеку. Я бы не стал обманывать простака из жалкой конторы, чтобы выманить у него планету.
— Но ты продал, — сказал он. — Эта расписка действительна где угодно. А техники, чтобы подкрепить ее силу, у нас хватит. Как только мой клиент вступит в права, человеческой расе конец, капут ей наступит, забудьте о ней. А козлом отпущения будешь ты.
В номере стояла жара, и я вспотел, как мышь. Но у меня отлегло от сердца. Эксар все-таки пошел на переговоры. Я усмехнулся.
Его лицо слегка порозовело под грязью.
— Что ты предлагаешь? — спросил он. — Назови цифру.
— Называйте вы. Вы продаете, я покупаю.
— Хм, — нетерпеливо хмыкнул он и оттолкнул меня. Он оказался крепким парнем! Я побежал за ним к лифту.
— Сколько вы хотите, Эксар? — спросил я, когда мы спускались.
Он пожал плечами.
— У меня есть планета и покупатель на нее. Влип ты, сам и выпутывайся.
Вот сволочь! На все у него готов ответ.
Он сдал ключи, и мы вышли на улицу. Мы шли по Бродвею, и я предложил ему три тысячи двести пятьдесят долларов, которые получил с него, а он ответил, что не прокормится, получая и отдавая одну и ту же сумму.
— Три тысячи четыреста, — предложил я. — То есть, я хочу сказать, три тысячи четыреста пятьдесят. — Он даже не повернулся.
Если бы я не называл какие-то цифры, совершенно любые, я бы умер.
Я забежал вперед него.
— Эксар, хватит натягивать друг другу нос, у меня он и так большой. Называйте сумму. Сколько бы ни было, я заплачу.
Это подействовало:
— Точно? И не обманешь?
— Как я могу обмануть? У меня нет выхода.
— Тогда о'кэй. Я помогу тебе вывернуться и сберегу силы, не поехав к своему далекому клиенту. Но как сделать, чтобы всем было хорошо — и тебя не обидеть, и самому внакладе не остаться? Пусть будет ровно восемь тысяч.
Восемь тысяч — это почти все, что лежало у меня в банке. Он точно знал, сколько у меня денег на счете — до последнего вклада.
И мысли мои он тоже знал.
— Если ты решил иметь дело с кем-нибудь, — говорил он между приступами кашля, — то о таком человеке стоит навести справки, У тебя есть восемь тысяч с мелочью. Это не так уж много для спасения собственной шеи.
Я вскипел:
— Не так много? Ну так я поговорю с тобой по-другому, филантроп несчастный, благодетель проклятый! Черта лысого я уступлю! Разве что чуть-чуть. Но ни единого цента из банка ни за вас, ни за Землю, ни за кого другого я не отдам!
Полисмен подошел поближе посмотреть, чего я разорался, и мне пришлось поутихнуть немного, пока он не отошел.
«Помогите! Полиция! Пришельцы посягают на нас!» — едва не завопил я. Во что бы превратилась улица, где мы стояли тогда, не уговори я Эксара отказаться от расписки!
— Предположим, Эксар, что ваш клиент захватит Землю, размахивая моей распиской, — меня вздернут на первом суку. Но у меня одна жизнь, и эта жизнь — купля-продажа. Я не могу покупать и продавать без капитала. Отними мой капитал, и мне все равно, кто владеет Землей, а кто нет.
— Кого ты, черт побери, надуваешь? — спросил он.
— Я никого не надуваю. Честное слово, это правда. Отнимите мой капитал, и мне все равно, жив я или мертв.
Эта последняя капля вранья, кажется, переполнила чашу. Поверьте, когда я выводил эти трели, самые натуральные слезы навернулись на моих глазах. Сколько мне надо, хотел бы он знать, — пятьсот долларов? Я ответил, что не проработаю и дня без суммы, в семь раз большей. Он поинтересовался, действительно ли я собираюсь выкупать эту проклятую планету или у меня сегодня день рождения и я жду от него подарка?
— Не нужны мне ваши подарки, — сказал я. — Подарите их ожирелым. Им стоит посидеть на диете.
Так мы и шли. Оба спорили до хрипоты, клялись чем угодно, препирались и торговались, расходились и возвращались. Было совершенно непонятно, кто же все-таки уступит первым.
Но никто не уступал. Мы оба держались, пока не пришли к сумме, на которую я и рассчитывал, пожалуй, впрочем, чуть большей, но на ней и порешили.
