Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин
Командир роты Минкин от удивления глазами мырг–мырг. Рот раскрыл. Здороваться с нами не стал.
— Как вам не стыдно? — говорит. — Над пожилым человеком насмехаться… Над геройским боцманом прославленной Краснознамённой «Щуки»… Совесть у вас есть, обалдуи?
Да нам–то? Те, кто в первой шеренге себя щипают, чтобы не расколоться с трудом сдерживаемым смехом. Те, кто во второй, губы прикусывают, за спины товарищей прячутся. Угар полный!
Начальник 51‑го учебного отряда подплава контр–адмирал Сухомлинов был закадычным другом нашего мичмана. Два старых морских волка вместе начинали морячить юнгами Северного флота. Ещё до войны мальчишками–сиротами пришли в подплав. Помогали краснофлотцам подкатывать торпеды, мины, набрасывать на кнехты швартовы, подавать сигналы семафором, подметать пирсы, очищать от ржавчины борта подводной лодки. Много ещё чего помогали эти двое юнцов в ладно подогнанной матросской форме.
И вот судьба свела вместе старых друзей–приятелей, ветеранов–подводников, бок о бок прошедших смертельно–страшную войну на море.
Частенько вечером в субботу дневальный по роте, завидев расшитый золотом адмиральский мундир, перепуганно орал:
— Смирно!
Адмирал, сутулясь, входил, небрежно, будто нехотя козырял, типа: «Да отвяжись ты… Раскричался тут…». И буркнув: «Вольно…», проходил в баталерку, где его поджидал мичман Загнибородин. Адмирал выставлял бутылку армянского коньяка, разворачивал обёртку шоколадной плитки и доставал из кармана тужурки лимон. Корешки тихо и мирно беседовали, а мы сновали у двери баталерки, стараясь не пропустить важный момент встречи боевых друзей–военморов. По мере того, как осушался «Арарат», голоса закадычных корешков становились громче и резче. И вот он, момент!
— Помнишь, как ты в боевом походе аварийную захлопку вовремя не закрыл?
Это Сухомлинов.
— Мовчи, салага! Я на три дни раньше в подплав придэ!
Это Загнибородин.
— Ну, и что? Да ты переборку от подволока отличить не мог, всё путался. Старпом кричит: «К подволоку раздвижной упор подставляй!». А ты его на переборку крепишь. В отсеке темнотища, воздух гремит, вода хлещет…
Это опять Сухомлинов.
— А ты, салажонок! Зелэный як три рубли! Брось на клумбу — до жовтня никто не побачит. Будэшь лежать, покель трава не посохне… На мени бушлат шили, а тоби в проекте нема було…
Это опять Загнибородин.
Разошлись корешки не на шутку. Крепко перебрали. Коньяком не обошлись. Мичман заначку — «Столичную» из шкафа достал. Заметно, что ветераны вторую бутылку уговорили. Разбушевались.
— Как… со старшим по званию… разговариваешь… мичман? — икая, кричит контр–адмирал Сухомлинов. — Смирно!
Грохот опрокинутого стула, падающего тела, звон пустой бутылки. Несколько минут тишины. Негромкая бессвязная речь. Дверь открывается. Из баталерки, поддерживая друг друга, выбираются еле стоящие на ногах ветераны–подводники, герои торпедных атак в холодном, штормовом Баренцевом море.
Служебная адмиральская «Волга» увозит корешков домой, к верным жёнам–морячкам, сварливым ворчуньям с одинаково несносным характером, вечно не понимающим, что значит флотская дружба.
А мы, довольные, что мичман не остался ночевать в роте и не будет «хвотограхвировать», обсуждали встречу боевых товарищей, и смеясь, укладывались спать.
Эх, едрёно–солёно море!
А не служил бы я на флоте, кабы не было смешно!
Марш — бросок, компот и парад
12-июня. Вторник.
08.30. Хорошее «Радио России» — мой спутник, собеседник и добрый товарищ, помогающий скрасить одиночество плавания приятной музыкой и задушевным дружеским словом, напомнило: «Сегодня — День России». Спасибо, друг «Россия»! В однообразных буднях одиночного плавания я как–то совсем забыл об этой знаменательной дате. Но ты держишь меня в курсе событий. И в походе мне не придётся «пускать под откос поезда», как в старом анекдоте про партизан, не ведавших, что война давно окончилась.
Благодаря «Радио России» я не одинок в этой сибирской глуши, вместе со всеми россиянами могу отметить этот праздник. Фляжка с вишнёвым ликёром после вчерашней троицы заметно полегчала. Но в ней ещё булькает и достаточно, чтобы выпить за мою любимую Родину — Россию.
Я отплываю в 09.30 от корявого и толстого ствола огромной ветлы, поваленной бурей, подмытой течением, издали похожей на лежащего исполинского крокодила. Вот так стояла, быть может, сотню–другую лет. Гордая, неприступная, могучая, упираясь в небо раскидистой, кудрявой вершиной. И рухнула, сокрушённая недругами: ветром, водой, обжигающим солнцем, трескучим морозом, огнём лесного пожара. Так бессилен богатырь в борьбе с врагами тайными, хитрыми, бесчестными, коварными, исподволь долго и упорно роющих ему яму.
В 11.00 прошёл отметку «1360‑й километр».
Слева деревенька Невальцево. Всего несколько домиков в ней. Люди живут здесь только рыбалкой и охотой. Перекупщики приезжают, за бесценок скупают у них стерлядь, увозят на томский рынок, в рестораны. Обские жители — «алитеты» нашего времени. Кто не читал замечательный роман Семушкина «Алитет уходит в горы», поясню: Алитет — безграмотный чукча–охотник, продававший за гроши пушнину жадным американским купцам, грабившим Чукотку.
В полдень, у знака «1370» оказываюсь в зоне мёртвого течения. Иду на вёслах.
В 15.30 вышел на водораздел у красного буя № 298. Впереди поворот реки влево. Течение становится заметным, что подтверждают смещающиеся на берегу ориентиры.
Иду с парусом под ветер легко и ходко.
Можно и отдохнуть.
Сварил кофе на газовой плитке. Открыл по случаю праздника банку говяжьей тушёнки, и понятное дело, отвинтил пробку заветной фляжки.
— За тебя, Россия! Живи и расцветай!
Танкер «ТН‑691» обогнал меня.
Из судового динамика над всей рекой пронеслось раскатистое, громкое:
— С праздником, речной корсар! С днём России! Счастливого плавания! Семь футов под килем!
И протяжная сирена–приветствие.
Вот это поздравленьице, вам скажу! Кто ещё такой чести сегодня удостоился? Чтобы одного человека на крохотном плотике мощью всех динамиков приветствовало огромное судно!
И гулкое эхо катилось от одного берега к другому: «…ания… ания… илем… илем…».
Жарища. Солнечно. Душно. Много кучевых облаков. Как бы ливень с грозой не начался.
Ближе к вечеру, в ожидании дождя встал на стоянку на 1390‑м километре.
А на реке уже волнение, ветер усиливается. Небо в тёмно–сизых, быстро бегущих облаках.
