В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том второй
Но вдруг ворота крепости открылись и оттуда вырвались тысячи всадников, устремившихся навстречу гусарам. В крепости заметили, что прусская кавалерийская атака заставила дрогнуть австрийские полки. Главнокомандующий немедленно приказал пандурам и кроатам — «всадникам-дьяволам», как их называли в австрийской армии, отбить нападение гусар. Как только гусары увидели, что с фланга на них надвигается неприятельская кавалерия, то сейчас же прозвучал трубный сигнал и они, повернув коней, быстро помчались навстречу кроатам.
Оба отряда всадников столкнулись. На минуту они остановились как вкопанные, как бы собираясь передохнуть и набраться новых сил для решительной схватки. Но вдруг, точно по команде, раздался резкий звенящий звук. Это заработали сабли, от лезвий которых посыпались искры. Началась резня, беспощадная, немилосердная резня. Кровь лилась ручьями, в воздухе мелькали отрубленные руки и ноги. Земля покрылась убитыми и ранеными. Кони становились на дыбы, враги смешались в одной общей куче.
Лейхтвейс со своими товарищами ринулся в самую свалку. Своими пулями они уже уложили много кроатов и спасли жизнь уже не одного гусара. Почему-то разбойники все время старались не терять из виду чернокудрого офицера. Вдруг у Лейхтвейса кровь застыла в жилах. В нескольких шагах от себя он увидел графа Батьяни. Батьяни сидел на вороном коне и совсем близко подскакал к чернокудрому офицеру, крича ему еще издалека:
— Готовься к смерти, пруссак! Я, граф Сандор Батьяни, с удовольствием отправлю тебя на тот свет.
— Хвастун презренный, — ответил прусский офицер, приподнявшись на стременах и замахнувшись саблей. — Я Курт фон Редвиц, и сам черт мне не страшен!
Он пришпорил коня и устремился на своего противника. Но Батьяни отдернул своего коня в сторону, так что Редвиц промчался мимо и удар его пришелся по воздуху, тогда как Батьяни быстро сделал выпад саблей и направил ее в грудь офицера. Редвиц несомненно был бы сражен этим ударом, если бы его не спасло вмешательство его товарищей по оружию. Молодой гусар, постоянно не отстававший от чернокудрого офицера, вовремя увидел опасность, и в тот самый момент, когда сверкнула сабля Батьяни, бросился вперед. Сабля Батьяни пронзила ему грудь.
— Прощай, Курт фон Редвиц! — крикнул молодой гусар, тщетно пытаясь удержаться в седле. — Я смертельно ранен. Передай мой последний привет отцу. Скажи Андреасу Зонненкампу, что дочь его погибла на поле битвы.
Изо рта молодого гусара вырвалась струя крови, и он свалился с лошади.
Вдруг рядом с Лейхтвейсом раздался пронзительный, душераздирающий крик. Оглянувшись, Лейхтвейс увидел, что товарищ его, Бруно, как помешанный кинулся вперед к смертельно раненному молодому гусару.
— Гунда! Моя Гунда! — кричал он, снимая тяжелый кивер с головы молодого гусара. — Нет, это не ошибка. Это ты — ты, моя Гунда, из-за которой я сделался разбойником. Гунда! Ты не должна умереть!
— Это дочь Зонненкампа, — шепнул Лейхтвейс Лоре, — займись ею. Надо попытаться вынести ее отсюда из боя, быть может, ее можно еще спасти.
Лора поспешила к раненой и хотела наклониться к ней. Вдруг кто-то сзади подхватил ее с неудержимой силой и поднял на воздух. Прежде чем успела крикнуть, она уже очутилась в седле, а когда оглянулась, то в ужасе увидела перед собой искаженное злобой лицо Батьяни, который сумел воспользоваться удачным моментом и похитил теперь самое дорогое сокровище Лейхтвейса.
— Гейнц! Спаси меня! Я попала во власть дьявола! — закричала Лора, но торжествующий хохот венгра заглушил ее крик.
Едва только Батьяни успел схватить свою добычу, как поспешил покинуть поле битвы. Он повернул своего взмыленного коня и думал только о том, как бы скорее увезти подальше красавицу Лору, за которой он так давно охотился. Он помчался во весь опор к крепостным воротам. Лейхтвейс несколько секунд простоял как вкопанный. Он не сразу заметил исчезновение Лоры, так как все его внимание было обращено на Гунду. Лишь крик любимой женщины заставил его оглянуться. Взорам его представилась ужасная картина. Негодяй Батьяни увозил его жену.
Лейхтвейс сразу опомнился. Перескакивая через убитых и раненых, преодолевая все препятствия, не обращая внимания на град пуль и на звон сабель, Лейхтвейс бросился вперед, крича от злобы и ярости и размахивая ружьем.
Вслед за ним побежали Зигрист и Рорбек, но он бежал так быстро, что они скоро отстали от него и ограничились только тем, что старались не терять его из виду. Оба они выстрелили в Батьяни, но промахнулись, так как все поле битвы заволокло густыми клубами порохового дыма.
Вдруг снова послышались трубные сигналы, барабанный бой и торжествующие крики, как будто бой принял новый оборот.
Так оно и было на самом деле. В решительную минуту на подмогу явился прусский генерал Шверин со свежим корпусом. Его солдаты, еще не утомленные борьбой, с яростью бросились на обессилевших австрийцев. Те, несмотря на свою храбрость и стойкость, должны были отступить. Под прикрытием орудийного огня с крепостных стен австрийцы отошли назад, к крепостным воротам.
Но раньше всех через крепостной мост переехал Батьяни со своей добычей. Лейхтвейс слышал топот копыт коня Батьяни, он слышал последний отчаянный вопль Лоры и даже видел, как она тщетно пыталась вырваться. Лейхтвейс все время бежал вперед и потому не обращал внимания на то, что делается за его спиной. Вдруг он заметил, что позади него к крепостным воротам несется австрийская артиллерия с пушками и зарядными ящиками.
Уйти было некуда. Со всех сторон мчались всадники, беспощадно подгонявшие лошадей, чтобы успеть вовремя спасти орудия, которым уже угрожал победоносный неприятель. Лейхтвейс не мог свернуть никуда с моста. Быть может, он и не хотел сделать этого: им овладело такое ужасное горе, он был так потрясен случившимся, что сам теперь искал смерти. Он остановился и спокойно ждал гибели.
— Прочь с дороги, — кричали ему солдаты, — иначе мы раздавим тебя!
Но Лейхтвейс стоял не шевелясь, как изваяние: он был мертвенно бледен, по лицу его катились слезы. На него наскочил отряд отступавшей артиллерии. Лейхтвейса смяли, и он куда-то исчез.
Рорбек и Зигрист видели эту ужасную сцену. Они видели, как Лейхтвейс бежал все вперед, как он остановился и как внезапно исчез.
— Он убит! — в отчаянии вскрикнул Зигрист и опустил руку, в которой держал ружье. — Наш атаман, наш друг, наш брат погиб.
— Да, он погиб, — со слезами на глазах повторил Рорбек, — его раздавили пушки и зарядные ящики и, наверное, разорвали его тело на куски.
— Мы никогда не увидим его больше, — зарыдал Зигрист, — в лучшем случае мы найдем только его изуродованное, окровавленное тело.
