Пробег - Олег Анатольевич Рудковский
Когда до нее оставалось шагов пять, произошло нечто странное. Ольга улыбалась, глядя на меня, идущего к ней; она была возбуждена минувшей гонкой, это чувствовалось по румянцу на лице, что придавал ей еще большее очарование — да, она вполне соответствовала своему автомобилю, вдвоем они дополняли друг друга. Даже простая джинсовая одежда, которая так удобна в дороге, не скрывала ее ухоженности.
И вдруг ее лицо напряглось. Румянец исчез, и если на его место пришла не озадаченность, то что-то близкое к этому. Она как будто узнала меня, как будто вспомнила. Но она не могла меня вспомнить, мы никогда не встречались. Перемена длилась секунду, один миг; не пожирай я ее глазами, я бы ничего не заметил.
Не успел я испугаться, как все вернулось. Засветилась улыбка, на щечках заиграл румянец.
Но я помнил, что я видел.
Я пытливо заглядывал в ее карие глаза. Ветер трепал ее распущенные волосы, несколько раз ей пришлось убирать их с лица. Я боялся, что сейчас она скажет: извини, Муха, ты не в моем вкусе. Спасибо, мол, за езду, за гонку, за долгое общение, но теперь — пока. И голос у нее будет не прерывистым, а холодным.
— Здравствуй, Блондинка.
— Здравствуй.
Тушуясь, я просто протянул руку. Она пожала ее — сдержанно и вежливо.
— Поздравляю с победой.
— Сердишься? — Шутливым тоном я пытался скрыть свою нервозность.
— Я знала, что ты победишь.
Я не понял, всерьез она говорит или это тоже вежливость.
— Мне не нужна была победа, — серьезно сказал я.
— И это я тоже знаю. — Ее улыбка немного померкла, а в глазах зажглось новое выражение. Проклятье, сколько девчонок у меня было за мои тридцать холостяцких лет! И вот я встречаю ее, и чувствую себя мальчишкой. Абсолютно не могу предугадать, что она почувствует, о чем она подумает. — В этом и парадокс.
— Парадокс?
Она пожала плечами. Потом рассмеялась.
— Ты как Моцарт. Тот тоже никогда не считал себя гением, не стремился даже к этому. Писал, можно сказать, от нечего делать.
— Моцарт дорог… — Я хмыкнул. — Такое я мог услышать, наверное, только от тебя.
Прямо передо мной стояла сказка, а рядом — стояла еще одна. Даже дорожная пыль не смогла приглушить очарования и блеска Xsarы. Машина выглядела компактной, можно сказать, портативной, но из рассказов я знал, что там внутри свободного места более чем достаточно. Парадокс, как сказала Ольга. Если уж говорить о парадоксальности, то это она сама и ее машина.
Я не удержался, сделал шаг вперед, заглянул внутрь. Внутри все было овальным и мягкообтекаемым. Ни одного острого угла. Еще я знал, что в ней, в этой модели, собраны все мыслимые достижения человечества для защиты при аварии. Ужасно захотелось попроситься внутрь, как 12-летнем пацану, но я не решился.
— Ну? Ты все разглядел?
В ее глазах бегали чертики, и я понял, что это намек. Радует, что я понял хоть что-то.
— Вы обе — само очарование, — искренне признался я.
— О, опять красивые слова! Ладно, герой, поехали.
— Куда поехали? — Я не хотел никуда ехать. Впервые в жизни, черт возьми, я устал от езды.
— Держись за мной, сам увидишь, — сказала она, а потом с ехидцей добавила — Я постараюсь не гнать.
И вот теперь я лежал в тишине гостиничного номера и спрашивал себя: верю ли я в то, что произошло? Верю ли я, что это не сон, не забытье? Что на самом деле я не лежу где-нибудь на обочине в искореженной машине, истекающий кровью, а все это — галлюцинации, бред умирающего, так и не добравшегося до своего счастья? Даже встреча невдалеке от Монумента Дружбы стала прозрачной, еще прозрачнее — деревня Аитово, и уж совсем небывалым казалось ее первое сообщение год назад.
Привет! Как трасса?
Боясь потревожить девушку, я осторожно пошевелился и заглянул ей в лицо. Закатное солнце, с трудом проникающее сквозь задернутые занавески, делало ее лицо смутным. Но мне хотелось софитов. Я хотел смотреть и смотреть на это чувственное личико, впечатать в память каждую ее черточку. Ольга лежала с закрытыми глазами, ее дыхание было спокойным и свободным, как она сама. Я знал, что она устала смертельно: сначала гонка, потом — пылкие любовные игры вдвоем.
— Спишь? — шепотом спросил я.
— Нет, конечно. — Она улыбнулась, не открывая глаз. — Разве можно уснуть после всего этого. И потом — я сова.
— Можно нескромный вопрос?
— Победителю можно все.
— Ладно… Когда ты заказывала номер в гостинице, ты ведь еще не знала, какой я.
— Хочешь сказать: вдруг бы ты оказался страшненьким и гаденьким?
В памяти всплыли слова девушки, зарегистрированной в «Сети» под логином Лада. Если победишь, я тебе отдамся, даже если ты страшный, как черт с кочергой. Неужели в этом вся правда взаимоотношений между полами? Неужели для того, чтобы иметь возможность обнимать такую девушку, как Ольга, нужно быть победителем, нужно взойти на Олимп? А если ты сверзился, если проиграл однажды: все кончено, она отвернется от тебя, отвернутся все.
Нахлынуло, хоть плачь. Я молчал, и Ольга удивленно открыла глаза. Наверное, по моему напрягшемуся лицу она поняла все без слов.
— Дело не в победе, Роман, — сказала она мягко. — Для меня она ведь тоже была не важна. Не скрою, я гнала, как сумасшедшая, один раз чуть не вылетела на «встречку». Но это азарт, понимаешь? Азарт, а не фанатичное желание быть везде первой.
— Тогда как ты узнала, каким я окажусь?
— А я и не знала, — ответила она и рассмеялась. — И гостиница тут вовсе не показатель. Мы в любом случае приехали бы сюда. Но мы могли просто пить вино и болтать до утра.
Я понял, что она подразумевает, и ухмыльнулся.
— А если бы я на тебя набросился?
— А я умею за себя постоять. — Она помолчала, а потом доверительно шепнула — Даже когда мы уже были здесь, я не знала точно, буду я твоей или нет.
И вновь я в замешательстве. Но допытываться дальше глупо. Я спросил, она ответила. Как могла, искренне. Что еще можно требовать друг от друга в первый день знакомства? Лезть в душу? Я не чувствовал готовности вывернуться перед ней наизнанку, рассказать, к примеру, о том, как бороздил проклятую улицу Гоголя в поисках Алены, или как трахал незнакомую девчонку на сиденье после первого ралли.
