Алексей Леонтьев - Последняя радиограмма

Зарево пожара подымалось все выше. В порту началась паника. Мы уходили все дальше.

— Механик! — крикнул Газиев. — Дай все, что можно!

…Опасность возникла неожиданно. Мы уже миновали внешний рейд, когда из темноты вынырнул силуэт эсминца. Он шел в порт. Быть может, это был тот самый эсминец, что поджидал два дня назад наш отряд у прохода между минных полей.

Корабль шел полным ходом прямо на нас. Мы были безоружны против него — в носовых аппаратах уже не было торпед.

Газиев побелел. Судорожно стиснул руками поручни.

Эсминец приближался, не открывая орудийного огня. При перелете его снаряды могли попасть в свои корабли на рейде.

С эсминца ударили крупнокалиберные пулеметы. Забило автоматическое зенитное орудие. Снаряды изрешетили ограждение рубки.

На корме как подкошенный рухнул лейтенант Сердюк. Я бросился было к нему, но Газиев вдруг без крика разжал руки и осел на палубу. Я едва успел подхватить его.

— Фахри! Что с тобой?

Газиев молчал.

Эскадренный миноносец мчался прямо на нас и не было никакой надежды уклониться от его беспощадного стального форштевня.

Газиев открыл глаза.

— Все вниз! — задыхаясь, проговорил он. — Погружайтесь! Быстро! Комендоры, вниз!

Капитан-лейтенант через силу выпрямился. Крикнул в переговорную трубу:

— Срочное погружение!

Комендоры бросились к люку. Сердюк лежал убитый у кормового орудия.

Я потащил Газиева вниз. Он сам не мог идти. Ноги его не слушались.

— Оставь! — крикнул командир.

— Ты сошел с ума!

— Оставь! Всех погубить хочешь?!.

В люке скрывался последний комендор.

— Погружайтесь без меня! Слышишь? Приказываю!

С неожиданной силой Газиев вырвался и оттолкнул меня.

Пролетев через ступеньки трапа, я упал у самого люка. Чьи-то руки подхватили меня и втащили вниз.

Люк захлопнулся.

Лодка стремительно уходила в глубину. В следующее мгновение страшный удар по рубке потряс наш корабль. Наступила темнота.

Кто-то крикнул:

— В третьем отсеке вода!..

22.40. Смертью героя погиб командир подводной лодки капитан-лейтенант Газиев Фахри Мустафаевич…

15 февраля (продолжение). …Тишина. Удивительная тишина. Даже стих шум винтов над головой. Только акустики докладывают о передвижении немецких судов в гавани. Почему-то нас не бомбят. Странная, настораживающая тишина.

Удар эсминца разворотил боевую рубку. Нам удалось заделать пробоину. Мы наглухо закрыли люк, ведущий из рубки в центральный пост. Лодка лежит на грунте. У нас нет больше торпед. Одно из орудий разбито. Мы не можем всплыть безоружные и не рискуем идти под водой. Но почему же нас не бомбят?!.

Едва мы ликвидировали пробоину и легли на грунт, как в центральном посту собрались командиры боевых частей и старшины. Трудно было представить, что с нами нет больше Фахри Газиева. Но лодка не могла оставаться без командира.

Старший помощник был тяжело контужен. Нервный тик подергивал его щеку. Он не мог говорить и объяснялся знаками. В таком состоянии старпом не мог принять командование. К тому же каждый из нас хорошо понимал: старпом был честный, добросовестный человек, но не тот, кто мог возглавить экипаж корабля в этот смертный час, да еще в таком состоянии.

Командиры боевых частей, исключая инженер-механика, слишком молоды. Однако дело было не только в их возрасте. Думаю, каждый из собравшихся в центральном посту знал, что среди экипажа подлодки есть человек, который по праву должен сейчас занять место убитого командира.

Я первый назвал его имя: Константин Шухов.

Никто из командиров не возражал. Авторитет Шухова всегда был высок, а своим поведением во время боя он заслужил двойное уважение всего экипажа.

Я попросил боцмана пригласить в центральный отсек Шухова. Он был у кормовых рулей.

Шухов вошел с перевязанной головой, вытирая концами перепачканные маслом руки. Все выпрямились при его появлении. Поднялся с разножки даже контуженый старпом.

Шухов пристально взглянул на нас.

— Константин Петрович! — сказал я. — Как заместитель погибшего командира лодки и политический руководитель экипажа, я предлагаю вам вступить в командование кораблем.

Шухов неторопливо вытер руки. Отбросил концы. Лицо его было спокойно.

— С этим предложением согласны все? — спросил он.

— Все! — ответил за остальных штурман Вихров.

— Хорошо.

Шухов подошел к штурманскому столику, взял лист чистой бумаги. Быстро, не присаживаясь, набросал несколько строк.

Мы ждали. Вероятно, Шухов отдавал первый приказ по кораблю. Несколько неожиданное проявление пунктуальности в такой момент.

Шухов разогнулся, протянул мне листок. Вот что было написано на нем:

«В  п а р т о р г а н и з а ц и ю  П. Л. «С-716»

Шухова К. П.

ЗАЯВЛЕНИЕ

В этот ответственный для судьбы нашего корабля и команды час прошу коммунистов подлодки восстановить меня в рядах нашей родной партии. Не считаю возможным принять командование кораблем беспартийным. Прошу верить, что я всегда был и оставался коммунистом.

Константин Шухов».

Я протянул руку Шухову. Он отстранился.

— Погоди. Я хочу, чтобы все было по Уставу.

И уже тоном командира сказал собравшимся в центральном посту:

— Прошу всех разойтись по своим местам. Боевая готовность номер один.

…Нас все еще не бомбят. Что замышляет враг? Чего он ждет? Я провел партсобрание. Наверное, это было самое необычное открытое партсобрание в мире. Все люди были на своих боевых постах. Соблюдалась полная тишина. Чтобы не привлечь внимания акустиков врага, мы даже не включали машинки для регенерации воздуха. Между собой говорили едва слышным шепотом.

Я обошел отсеки. Все — с первого по седьмой. В каждом на вахте был кто-нибудь из наших коммунистов. И в каждом отсеке я шепотом зачитывал заявление Константина Шухова.

Это заявление внимательно слушали не только члены партии, но и все находившиеся в отсеке.

В тишине голосовали коммунисты.

— За!

— За!

— За!

Я вернулся в центральный пост. Шухов повернулся ко мне. Руки его едва заметно вздрагивали.

— Поздравляю, Константин Петрович! — Я обнял старого друга.

15 февраля 1943 г.

С л у ш а л и: Заявление тов. Шухова К. П. о восстановлении в рядах ВКП(б).