Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев
– Выйди отсюда! – крикнула Кременцова, стукнув по полу пяткой, – ты что, не видишь – я занята! Сейчас же исчезни и закрой дверь!
Илюха недоумённо остановился.
– Но Юлия Александровна…
– Пошёл вон! Дурак! Через пять минут придёшь сюда, понял?
Илюха случайно взглянул на Бровкина. Покраснел. Через полсекунды он был уже в коридоре, и дверь палаты была закрыта. Кирилл старательно делал вид, что ему не очень смешно.
– Сучонок, – пробормотала Юля дёргающимся от бешенства ртом, стиснув кулаки до белых суставов. Она жалела, что не швырнула Илюху на пол, не повозила его как следует наглой мордочкой по следам своих голых ног, до сих пор не высохших после наводнённого туалета. Но её ярость утихла так же внезапно, как разгорелась. Мысли вернулись на продуктивную колею.
– Так он объяснил, почему решил не ставить икону в церкви?
– Объяснил. Ему было непонятно, кто на ней нарисован.
– А у него возникли предположения, кто бы это мог быть?
– Да нет. Он даже считает, что это – и не икона вовсе.
– А что же это такое, по его мнению?
– Он сказал, что один лишь Бог это знает.
– Какого ж чёрта он притащил загадочный, непонятный предмет в иконную лавку, где его продали именно как икону?
– Я ему задал этот вопрос, и даже примерно этими же словами, за что был немедленно подвергнут тому, чему через пять минут подвергнут тебя – с той лишь разницей, что объектом промывки были мозги, а не жопа, как в твоём случае.
– Значит, ты вообще ничего не понял? – с презрением уточнила Юля. Кирилл ответил с досадой:
– Этих людей, если ты не в курсе, по многу лет в семинарии учат говорить так, чтоб никто вообще ничего не понял.
На этот раз Кременцовой крыть уже было нечем. Но она ещё раз презрительно улыбнулась. Затем нахмурилась.
– На иконе точно никого не было, когда ты её отдавал экспертам?
– Да, абсолютно точно. Это была пустая доска в окладе, если не считать контуров православной церкви в правом верхнем углу.
– И тот священник узнал эту деревяшку?
– Да, по окладу и контурам этой церкви. И, кстати, не очень-то удивился тому, что она пустая. Кроме него, её опознали монашки в иконной лавке и поп, начальник этого дьякона.
Из коридора вдруг донеслись женские рыдания. Видимо, кто-то умер. Вновь взяв гитару и тронув пальцами струны, Юля спросила:
– А у тебя записная книжка с собой?
– С собой.
– Запиши, пожалуйста.
Кирилл вынул из пиджака блокнотик и авторучку.
– Что записать?
– Запиши: Лазуткина Марина Сергеевна, родилась пятнадцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, в городе Люберцы.
Кирилл быстро всё записал.
– Больше ничего?
– Ничего. Найди мне её.
– Зачем?
– Если я прошу, значит надо.
Убрав блокнотик и авторучку, Кирилл поднялся.
– Ладно, найду. Так у тебя точно всё хорошо?
– Да, всё хорошо.
– Тогда я пойду?
– Иди.
– Тебе привезти что-нибудь?
– Не надо. Соседка – шустрая. И с деньгами.
– А кто она?
– Проститутка.
– Ясно. Ой, кстати, чуть не забыл! Что мне передать Карнауховой?
– Передай горячую благодарность.
– За что?
– За то, что произойдёт через две минуты. Это была её инициатива.
– Ладно. Пока.
– Удачи.
Вскоре после того, как Кирилл ушёл, вернулся Илюха с клизмой. Юля играла танго, держа гитару на оголённом бедре здоровой ноги, закинутой на больную. Холодно поглядев на Илюху, она доиграла такт, и, швырнув гитару на одеяло, тихо спросила:
– Чего тебе ещё надо? Что ты пришёл? Ты мне надоел! Ясно?
Илюха начал сопеть.
– Юля, я – не врач, я человек маленький! Выполняю то, что мне говорят.
– Да пошёл ты на хер! Маленький человек! А я – человек большой! Я – взрослая женщина, офицер правоохранительных органов! Лейтенант! Вот прямо сейчас пойду в ординаторскую, свяжусь с прокурором и попрошу его сделать так, чтоб тебя в течение часа из института отчислили! Хочешь этого?
У Илюхи стали дрожать коленки. Он что-то залепетал, сперва неразборчиво, а затем – твёрдым голоском, сваливая всё на Эльвиру, которая унеслась к подруге на День рождения, а совсем даже не к ребёнку, который вовсе не думал чувствовать себя плохо. Слушать всё это было немыслимо. Кременцова уже хотела вскочить и дать ему по башке, но вернулась Анька, румяная от прогулки. Увидев Илюху с клизмой, она обрадовалась.
– Ого! Отлично! Я вовремя.
– Ты купила тушёнку? – брызнула на неё слюной Кременцова.
– Да.
Достав из пакетика две железные банки с изображением хрюшек, Анька поставила их на тумбочку Юли. На свою выложила два мягких батона, плавленный сыр, две банки икры, растворимый кофе и гроздь бананов. Илюха не уходил, продолжал канючить. Поняв минут через пять, что он не отвяжется, лейтенант Кременцова с матерной бранью встала и приготовилась к процедуре, пообещав порвать его на куски, если он придёт ещё раз. Аньку эта сцена развеселила до крайней степени. Она стала хохотать так, что через секунду в палату очень невовремя заглянул какой-то молодой доктор. Он тоже весьма обрадовался, хотя и не подал виду.
Вернувшись из туалета, Юля увидела на столе историю. Анька, сидя в халатике на постели, медленно уминала четверть батона, покрытую толстым слоем икры поверх слоя сыра, и запивала эту вкуснятину крепким кофе.
– Жалко, что ты идёшь на УЗИ, – сказала она достаточно внятным голосом, хоть за каждой щекой у неё, казалось, было по целому апельсину, – если бы не УЗИ, пожрали бы вместе!
– А ты со мной на УЗИ не спустишься? Одной скучно.
– Ладно, давай спущусь. Но ты подождёшь меня? Я доем. Сейчас только два.
Пока Анька ела, Юля играла. Анька заслушалась.
– Это что? – спросила она, когда отзвучала первая вещь.
– «Зелёные рукава». Древняя английская песня. Типа, баллада.
– А что ещё ты играть умеешь?
Юля стала играть «Шербурские зонтики».
– Эту знаю! – взвизгнула Анька с едва ли меньшим восторгом, чем Архимед вскричал «Эврика!», – это Мишель Легран! Какие-то зонтики! Из кино!
– Ну да, из кино. Грустное кино.
– А ты где училась?
– Да особо нигде, – нагло соврала Кременцова, – купила книжку и выучилась.
– Ого!
Сыграв ещё две мелодии, Кременцова заметила вдруг, что её соседка не только уже давно ничего не ест, но и слушает совершенно точно не музыку, а какие-то свои мысли. Гитара была отложена.
– Всё, пошли на УЗИ.
Возражений не было. Кременцова чувствовала себя неплохо. Нога у неё почти не болела. Анька, напротив, сильно хромала.
– Ты утром-то вроде бегала, – удивлённо сказала Юля, взяв её под руку.
– Значит, было от кого бегать.
– Не поняла. Ты о чём?
Анька ничего объяснять не стала. Лифтёр был пьян. Он молча и с ненавистью таращил глаза на Аньку – видимо, получал от неё похлеще, чем получил под утро от Кременцовой.
На УЗИ была очередь, человек шесть-семь. Спросив, кто из них последний, две гребешковые жертвы сели на стулья и стали шёпотом обсуждать Илюху. Им было весело. Вскоре дверь кабинета УЗИ открылась. Вышли две женщины – пациентка и медработница. Пациентка заковыляла к лифту, а медработница оглядела очередь и спросила:
– Кто у меня из прокуратуры?
– Я, – смущённо призналась
