Джон Ле Карре - Команда Смайли
«Следуйте к месту встречи, – гласила кнопка, – опасности не замечено».
«Московские правила», – снова подумал Смайли. Москва, где агенту требуется три дня, чтобы заложить письмо в тайник. Москва, где все, кто в меньшинстве, – шпана.
«Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести».
Меловая отметина Владимира о том, что сообщение понято, вилась желтым червем от кнопки вниз по столбу. «Возможно, старик беспокоился, не пойдет ли дождь», – подумал Смайли. Возможно, он боялся, что дождь смоет его отметину. А возможно, в волнении и по недосмотру чересчур нажал на мелок, как по недосмотру оставил свою норфолкскую куртку валяться на дне шкафа. «Встреча или вообще ничего, – сообщил он Мостину. – Сегодня вечером или никогда... Передайте Максу, что у меня есть два доказательства и я могу их принести».
Тем не менее только человек настороженный обратит внимание на эту отметину, какой бы толстой ни была линия, или на блестящую кнопку, и даже такой человек не удивится этому, ибо на Хэмпстедской пустоши люди без конца оставляют друг другу записки и послания и далеко не все они шпионы. Случается, это дети, случается – бродяги, случается – верующие или организаторы походов с благотворительными целями, а то кто-то потерял собаку или кошку или же кто-то ищет особой любви и чувствует потребность объявить об этом с высоты холма. И никоим образом не всем разворачивают лицо выстрелом в упор из орудия, применяемого для убийства Московским Центром.
И с какой же целью? В Москве – в ту пору, когда Смайли со своего места в Лондоне отвечал за Владимира, – этот метод применяли в отношении агентов, которых следовало убрать в одночасье, – сухие ветки в любой момент могут упасть на дорогу никогда не заказанную, чтобы стать для них последней. «Не вижу опасности и следую, согласно инструкции, к условному месту встречи», – гласило последнее – и роковым образом ошибочное – послание живого Владимира.
Выйдя из павильона, Смайли прошелся немного назад той же дорогой, которой пришел сюда. И при этом старательно восстанавливал в памяти, словно черпал из архива, слова старшего инспектора о последнем пути Владимира.
* * *– Эти галоши нам просто Богом посланы, мистер Смайли, – заявил старший инспектор. – Марки «Норт бритиш сенчури», с ромбовидным узором на подошве, сэр, почти не ношенные, да такой след нетрудно отыскать даже в толпе на футбольном матче, если б понадобилось!
– Я перескажу вам разрешенную версию. – Он говорил быстро, так как времени было мало. – Готовы слушать, мистер Смайли?
Смайли подтвердил.
Старший инспектор переменил тон. Беседа – одно дело, точные данные – другое. Излагая, он в подходящий момент освещал своим фонариком мокрый гравий на огражденном участке «Лекция с волшебным фонарем, – заметил про себя Смайли, – в Саррате я бы это записывал».
– Вот он спускается по склону, сэр. Видите? Шаг нормальный, носок и пятка равномерно вдавливаются, скорость нормальная, все как надо. Видите, мистер Смайли?
Мистер Смайли видел.
– И следы от палки в правой руке, вон там, сэр, видите?
Смайли видел, что у каждого второго отпечатка ноги палка с резиновым наконечником оставляла круглую вмятину.
– Но когда в него стреляли, палка, конечно же, оказалась в левой руке, верно? Вы это тоже видели, сэр, я заметил. Случайно, не знаете, какая нога была у него плохая, сэр, если была?
– Правая, – ответил Смайли.
– А-а. Тогда, значит, он и палку обычно держал справа. Сюда вниз, прошу вас, сэр! Он шел по-прежнему нормально, отметьте, пожалуйста, и здесь, – добавил офицер, нескладно построив фразу, что случалось с ним редко.
Еще пять шагов фонарик старшего инспектора высвечивал четкие отпечатки носка и пятки, равно как и ромбовидного рисунка на стопе. Сейчас же, при дневном свете, Смайли увидел лишь смутные их очертания. Дождь, отпечатки других ног и шин проехавших здесь без разрешения велосипедистов в значительной степени размыли их. Но ночью, при свете фонарика старшего инспектора, он их отчетливо видел – столь же отчетливо, как и накрытый пластиком труп, лежавший во впадине, где кончались следы.
– А вот теперь, – довольным тоном произнес старший инспектор и остановился – конус света его фонарика падал на развороченный участок земли. – Сколько, вы сказали, ему лет, сэр? – поинтересовался он.
– Я вам этого не говорил, но ему стукнуло шестьдесят девять.
– Прибавьте к этому, насколько мне известно, недавний инфаркт. Так вот, сэр. Сначала он останавливается. Резко. Не спрашивайте почему – возможно, его окликнули. Я полагаю, он что-то услышал, позади. Отметьте, как укорачивается шаг, отметьте положение ног, когда он делает пол-оборота – оглядывается или оборачивается! Словом, он поворачивает назад – вот почему я настаиваю, что он услышал что-то сзади. И, увидев что-то или не увидев – или же услышав или не услышав, – он решает бежать. И припускает вовсю, смотрите! – призывает Смайли инспектор с внезапным энтузиазмом спортсмена. – Шаг стал шире, пятки едва касаются земли. Совсем другой отпечаток – бежит что есть силы. Видно даже, как помогает себе палкой.
* * *Всматриваясь сейчас, при дневном свете, Смайли уже не может с определенностью ничего сказать, но он видел вчера ночью – и мысленно увидел снова сегодня утром – эти следы от отчаянного взмаха палкой, глубоко, а потом косо вонзавшейся в землю.
* * *– Сложность в том, – спокойно продолжал комментировать старший инспектор, словно выступая в суде, – что выстрел-то был произведен спереди, верно? А совсем не сзади.
«С обеих сторон, – подумал сейчас Смайли, имея возможность за прошедшие часы все обдумать. – Они его гнали, – думал он, безуспешно пытаясь вспомнить, как такая техника называется на жаргоне Саррата. – Они знали его маршрут, и они его гнали. Тот, который запугивает, находится сзади и гонит объект вперед, а стрелок находится впереди, не замечаемый объектом, пока тот не напарывается на него. Эту истину знают и группы убийства Московского Центра – знают, что даже бывалые агенты будут часами голову ломать над тем, как обезопасить себя сзади или с фланга, какая машина проехала, а какая не проехала, что за улицы они пересекают и в какие дома входят. И однако же в критические моменты не видят опасности, столкнувшись с ней лицом к лицу».
– Все еще бежит, – продолжал старший инспектор, шаг за шагом приближаясь к трупу во впадине. – Заметьте, как чуть удлиняется шаг из-за того, что склон делается круче! И становится беспорядочнее, видите? Ноги так и разлетаются. Бежит, спасая жизнь. В буквальном смысле. И палка по-прежнему в правой руке. Вот тут, видите, он поворачивает, приближается к кромке впадины. Теряет ориентир, что вовсе не удивительно. А теперь вот это. Объясните-ка, если можете!
Свет фонарика задержался на отпечатках ног – их было пять или шесть, сбитых в кучу на очень маленьком пространстве между деревьями, покрытом травой.
– Снова остановился, – объявил старший инспектор, – пожалуй, не столько остановился, сколько запнулся. Не спрашивайте почему. Может, просто оступился. Может, испугался, оказавшись так близко от деревьев. Может, сердце забарахлило – вы ведь говорили, что оно у него паршивое. А затем снова побежал, как прежде.
– Уже с палкой в левой руке, – тихо произнес Смайли.
– Почему? Я задаю себе этот вопрос, сэр, но, возможно, вы знаете ответ. Почему? Он снова что-то услышал? Что-то вспомнил? Почему, спасаясь бегством, он вдруг останавливается, топчется на месте, перебрасывает палку из одной руки в другую и затем снова бежит? Прямиком в объятия того, кто его пристрелил? Если только тот, кто находился позади, не нагнал его тут, не обошел, быть может, между деревьями, то есть не описал полукруга? Какие будут этому объяснения с вашей стороны, мистер Смайли?
Этот вопрос все еще звучал в ушах Смайли, когда они подошли наконец к трупу, лежавшему, словно эмбрион, в своей пластиковой оболочке.
* * *Но сейчас, утром, Смайли остановился, не дойдя до впадины. Ставя промокшие ботинки как можно тщательнее в оставшиеся следы, он попытался воспроизвести движения старика. И поскольку Смайли делал это в замедленном темпе, явно сосредоточившись, на глазах у двух дам в брюках, прогуливавших своих овчарок, те приняли его за приверженца новой моды в китайской борьбе и соответственно сочли тронутым.
Сначала он поставил ноги рядом, носками вниз к склону. Затем поставил левую ногу вперед, а правую перевернул так, что пальцы были направлены на рощицу молодых сосенок. При этом правое плечо его естественно повернулось вместе с ногой, и инстинкт подсказал ему, что, скорее всего, в этот момент Владимир перехватил палку левой рукой. Но почему? Старший инспектор тоже ведь спросил, зачем он перекладывал палку. Зачем в критический момент своей жизни ему сказал ему, что, скорее всего, в этот момент Владимир перехватил палку левой рукой. Но почему? Старший инспектор тоже ведь спросил, зачем он перекладывал палку. Зачем в критический момент своей жизни ему понадобилось перекладывать палку из правой руки в левую? Безусловно, не для того, чтобы защищаться, поскольку, как помнил Смайли, Владимир не был левшой. Для защиты он только крепче сжал бы палку. Или даже схватил бы ее двумя руками как дубину.
