Юсуп Хаидов - На семи дорогах
— Пока я рядом с тобой, тебе худо не будет! — улыбнулся Ходжанепес. — Как ты думаешь, неплохо нам сейчас будет перекусить мягким пшеничным хлебом и бараньей копченой ногой?
— У тебя, оказывается, есть хорошее деловое предложение, — сказал, прищурившись и улыбаясь, Бабакули, у которого от голода сводило живот.
Заморив червячка, Бабакули негромко обратился к Ходжанепесу:
— Что будем делать?
— Все очень просто, — не задумываясь, ответил Ходжанепес. — Мы находимся на дне оврага, который служит нам надежным прикрытием, камыши нас в какой-то мере предохраняют от холода, если забраться в их гущу. Так что теперь как порядочные люди, мы можем дать отдых нашим воспаленным глазам, тем более, что животы наши сыты.
— Миленький мой, золотые слова говоришь. Только ты не понял смысла моего вопроса.
— Это ты о чем?
— Тот мальчик остался в селе. И теперь в наших руках нет ничего, чем мы могли бы запугать старого пса...
— Дальше.
— Мальчик в скором времени вернется к старику, он не захочет жить без него. Мы должны уйти отсюда...
— К хибарке мальчика?
— Ну да, спрятаться возле нее в засаду и караулить. А как только мальчик придет, войти к старику вслед за ним. И тут уж старый шайтан будет в наших руках, никуда не денется. Мы заставим его показать, где находится гробница «Кызыл-Ата». Если будет упорствовать подвергнем его и сына самым зверским пыткам.
Начальное звено нового плана, предложенного Ба-бакули, было приведено в исполнение. Однако результатов пока никаких не было.
Вот уже несколько дней, сидя в укрытии, Ходжанепес и Бабакули наблюдали за убогим жильем Хаджи Тихого, ожидая Иламана, который, по их расчетам, должен был появиться.
Но мальчика не было.
Убедившись, что их план потерпел неудачу, Ходжа-непес и Бабакули вернулись обратно.
...Прошло почти два года, когда они снова появились в окрестностях Койтена.
Стояли последние дни последнего летнего месяца, и желтые листья на деревьях на каждом шагу напоминали им золото, запрятанное в горах, до которого они никак не могли добраться.
— Послушай, Ходжанепес, на этот раз мы отсюда не уйдем, пока не отыщем золото, — сказал Бабакули.
— Иншалла — если бог даст, — ответил напарник, думая о чем-то своем.
— Другие на нашем месте, располагая такими сведениями, обязательно нашли бы спрятанное сокровище.
— Как его найдешь? — вздохнул собеседник. — Что-то не идет этот проклятый мальчишка, и баста!
— Ладно, попробуем обойтись без него. Что ни делает аллах, все к лучшему!
В пятницу вечером Хаджи Тихий, взяв кремень, вышел из жилища.
Бабакули обратился к Ходжанепесу:
— Мельник отправился зажигать лампы шеитов.
— И что?
— Может быть, попробуем проследить за ним, не раскрывая себя? Вдруг это нам даст хоть какую-нибудь ниточку к запрятанному золоту.
Хаджи Тихий уверенно шел по едва заметной тропинке, которую пересекали то огромный валун, то обломившаяся с дерева сухая ветка.
Время от времени Хаджи опускался на колени около небольших бугров, окруженных невысокой защитной оградой, и читал заклинание — молитву, потом, высекая кремнем искры, возжигал светильник, приготовленный заранее близ могил со стороны кыбла — той стороны, в которую мусульманину положено обращаться во время молитвы.
Убедившись, что огонь не погас, Хаджи Тихий шел дальше, к следующей могиле.
Хаджи, как мог, старался поддерживать места захоронения в порядке и каждую пятницу вечером, что бы ни было — жара или мороз, — зажигал светильники.
Делать это он начал давно, очень давно, с того самого дня, когда начал мастерить мельничьи жернова 8 горах.
Бабакули и Ходжанепес, крадучить на приличном расстоянии, с горящими глазами, следили за действиями Хаджи Тихого.
Наконец, Хаджи зажег светильник близ последней, восьмой могилы и повернул домой.
Бабакули шепнул:
— Если аллах будет милостив к нам, мы скоро на» ступим на хвост огромного богатства.
— Иншалла.
— Видишь, все в точности так, как написано в той бумажке. Есть восемь гробниц шеитов — святых.
— Но в какой из них золото?
— У меня есть соображение...
— Говори.
— Мне кажется клад зарыт в той могиле, на кото-рой стоит бунчук.
— С белым орнаментом?
— Да.
Пока Бабукули говорил, его усы оживленно шевелились, подобно лапкам жука, перевернутого на спину.
Если жадность отразилась у Бабакули в усах, то у Ходжанепеса она заблестела в глазах. Даже у бычка-трехлетки, откормленного жмыхом, они не сверкали так, как у Ходжанепеса.
Глаза Ходжанепеса налились кровью, он тяжело, со свистом задышал и уставился на Бабакули, не произнося ни слова.
Испугавшись вида сообщника, Бабакули ласково погладил его по плечу.
— Непес, а Непес, родственничек, время уже позднее...
— Позднее, — согласился тот.
— Давай придем сюда завтра, когда будет светло. Договорились?
Ходжанепес кивнул.
Ночь они решили провести в одной из пещер, которую наметили еще днем.
Лошадей провели в глубину пещеры, а у входа разожгли костер. Недалеко от пещеры струился небольшой родник, пробивший себе путь на волю сквозь несколько каменных поясов. Они наполнили черный от копоти кумган родниковой водой и поставили его боком к весело потрескивающему огню.
Старая мудрость не зря говорит, что при виде золота и Хызр потеряет голову. Что касается Ходжанепеса то он изменился, еще и не увидев золота. Впрочем, он был далеко не Хызр...
Присев чуть поодаль от костра, Ходжанепес принялся искоса поглядывать на Бабакули, ища причину для ссоры.
Бабакули, однако, ничего не замечал. День выдался трудным, он устал и очень хотел горячего чаю. Подкла-дывая поленья в огонь и пододвигая кумган поближе к пламени, он беззаботно болтал, не замечая надвигающейся грозы,
— Непес, родственничек, у меня к тебе есть одна просьбица, — произнес он.
— Ну?
— Когда возвратимся домой, продай этот кумган мне.
— Сколько заплатишь?
— Сколько скажешь!
— Зачем он тебе?
— Возьму молот и разобью его на мелкие кусочки. Видишь, никак закипать не хочет, словно дразнит меня.
Ходжанепес вскочил на ноги. Долго сдерживаемая ярость прорвалась в злобном крике:
— Я сейчас вдребезги разобью кумган о твою дурную голову. А еще лучше — твою голову о кумган!
Однако вспышка угасла так же внезапно, как и возникла. С погасшими глазами Ходжанепес тяжело опустился на землю.
Кумган наконец закипел.
Бабакули приготовил чай. Глубоко задумавшись, вы-пил с жадностью пиалу, налил вторую.
