Любовь Лукина - Искатель. 1993. Выпуск №1

Влад поднялся, сморщившись от боли в коленке.

— Чага! — решительно сказал он. — А ты знаешь, как добраться до этих предгорий?

Чага медленно повернулась к нему, и Влад увидел, что лицо у нее бледное, как пепел.

— Там — смерть, — еле вымолвила опа.

— Здесь повсюду смерть, Чага, — ответил он, — Мне нужно с ними встретиться. С Приручившими металл.

— Зачем?

Подошел, прихрамывая, взял за плечи, твердо взглянул в глаза.

— Надо.

Что-то случилось с Чагой. С того самого дня, как повернули на юг, молчала целыми днями. Не возражала уже, если Влад доставал при ней блокнот, командовать перестала вообще. Правда, Влад давно не нуждался в понукании — отдыха себе не давал: рубил, копал, вычесывал. Сам ловил и умерщвлял сусликов, надеясь хоть этим поднять Чаге настроение… Бесполезно. Ни распоряжений, ни приступов бешенства, и петь в Степи перестала — ехала молча, опустив голову. Дошло до того, что одинокого всадника на равнине первым заметил Влад… Хотя, конечно, всадник увидел их раньше. А увидев, повернул тощего облезлого зверя и припустился наутек к огромным, как бамбук, тростникам.

— Чага, кто это?

Повернула голову, всмотрелась нехотя.

— Изгнанник…

— Изгнанник?.. А может, гонец?

— Нет… Гонца посылают налегке, а этот с поклажей. И зверь плохой — вот-вот упадет…

— А чего он так испугался? Нас же только двое!

— Думает, что остальные его ловить поехали…

Напрягая зрение, Влад вглядывался в далекую шевелящуюся стену тростников, за которой скрылся беглец.

— А если принять его в семейство?

— Зачем он тебе нужен? — равнодушно спросила Чага, — Его же, наверное, не зря оставили в степи…

«А тебя?» — чуть было не спросил Влад, но вовремя прикусил язык.

— А вот интересно… — сказал он через некоторое время. — Если металл убил всех, и в живых из семейства остался один человек… Поверят ему, что он не изгнанник?

— Не знаю, — сказала Чага. — Как повезет…

Огромный тоскливый страх навалился на нее с юга, и странно было сознавать, что не опасность приближается к пей, а она сама — впервые в жизни — движется навстречу опасности… Куда они идут?! И зачем?.. Чага украдкой покосилась на Влада. Как сильно он изменился!.. Спаленная солнцем кожа обтянула упрямые скулы, на лбу — подживающий след от кистеня, и глаза просветлели, стали совсем мужские — пристальные, беспощадные… Неужели он и вправду не боится?..

— Может, лучше переправиться на ту сторону? — спросил Влад.

Они спустились к речушке и вскоре добрались до песчаного брода, причем увидели его издали: на сотню шагов вдоль берега тростник был недавно сбрит низко пролетевшим металлом. До воды оставалось рукой подать, когда Чага резко повернула Рыжую и, ни слова ни говоря, поехала обратно.

— Что, Чага?

— Здесь не переправишься, — сказала она.

Влад спрыгнул на взвизгнувший сухой песок и подошел к воде. Светлое солнечное дно мерцало осколками, над которыми замедленно копошились четыре огромных серебряных паука, усыпанных пузырьками воздуха. Влад негромко присвистнул. Даже если в воде они кажутся больше, чем на самом деле, — какой же в них должен быть накоплен заряд! Веселая бы вышла переправа…

На тот берег они перебрались в другом и, нужно сказать, чертовски неудобном месте. Шли в прежнем порядке: впереди Чага на Рыжей и с навьюченным черно-коричневым зверем в поводу, замыкающим — Влад. Нового зверя Чага назвала Угольком, и он, что интересно, охотно на эту кличку отзывался. Впрочем, позже выяснилось, что всех зверей такой масти здесь зовут преимущественно Угольками…

— Чага, а что дальше бывает с металлом? Я имею в виду: с тем, который ползает…

Чага дремала, покачиваясь в седле.

— Вырастает, — сказала она. — Потом закапывается.

— А дальше?

— Закукливается и ждет. Долго ждет. Потом начинает роиться.

Влад толкнул Седого пятками и, поравнявшись с Чагой, заглянул ей в лицо.

— Чага! Ты это точно знаешь?

Неопределенно повела плечом.

— Так говорят…

Говорят… Редкий по надежности источник информации! И, что самое обидное, единственный. Пока… Как же они боялись, эти давно сгинувшие создатели микрокомплексов, что кто-нибудь ненароком захватит их детище!.. Чуть что — самоликвидация! На любой стадии! Тарантул тот металлический аж оплавился, бедный, от собственного разряда… О снарядах и говорить нечего: пока летит — попробуй разгляди, а раз упал — то уже в виде осколков… Так что вся надежда на Приручивших металл. Если они, конечно, не выдумка…

Местность постепенно менялась: холмы пошли выше, на склонах корчились похожие на обнаженные корни карликовые, скудно оперенные листвой деревья. Овражек, выбранный Чагой для стоянки, был заплетен ими сверху почти полностью и, надо полагать, никому никогда не служил местом ночлега. Все правильно: степь потянулась запретная, необитаемая…

Ведя животных в поводу, они уже спускались в овражек, как вдруг Чага схватила Влада за руку, чуть не пережав ее до кости.

— Назад!

По откосу овражка карабкался металлический паучина — с кулак, не меньше. Не удержался на крутизне и, кувыркаясь, скатился в прелую листву, устилающую дно. Чага и Влад отшатнулись, ожидая отвесного разящего удара. Но удара не последовало — паук побарахтался немного и снова заковылял в прежнем направлении.

— Уходим! — шепнула Чага.

Влад резко высвободил локоть.

— Это что же?.. — медленно заговорил он — скулы сводило от ненависти. — Нам из-за этой железки еще и другой ночлег искать?

Он подошел к еще не развьюченному Угольку, отвязал свернутую подстилку, высвободил шест. Бросил, не раскатывая сухую кошму на прелые листья и, встав на скатку обеими ногами, коротко ткнул паука шестом в блистающую спинку. Трещащий хлопок электрического разряда заставил зверей шарахнуться, в овражке пахнуло озоном. Влад спрыгнул со скатанной кошмы, подцепил копчиком шеста скрюченную металлическую лапу. Взмах — и безжизненный слиток, сверкнув, улетел в просвет между судорожно сплетенными ветвями и, описав в синем небе дугу, исчез из виду.

— Вот и все! — бросил Влад, стараясь не глядеть на Чагу. — Давай-ка посмотрим, может, он тут не один…

В синеве меж ветвей взвыло, зазвенело, сверкающая молния прострелила сплетенные кроны, посыпалась срезанная листва. Влад рассмеялся.

— Давай-давай!.. — злорадно сказал он металлу. — Дураком был — дураком останешься…

Тут он спохватился и обеспокоенно оглянулся на Чагу, ожидая увидеть в ее глазах суеверный ужас.

Чага смотрела на него задумчиво и печально. Чуть ли не с жалостью.