Луи Буссенар - Путешествие парижанина вокруг света

Вождь свирепствовал: эти белые только что принадлежали ему. Ибрагим, его добрый друг, правда, купил их у него, но он еще не заплатил ему за них, и Ра-Ма-Тоо решил не отпускать этих пленников.

Ибрагим, хранивший до сих пор молчание, медленно выступил вперед, сделав предварительно незаметный знак помощнику, который созвал свой отряд резким пронзительным свистком.

Между тем Фрике уже выбивался из сил.

— Мое ружье! Ах ты, каналья, ты хочешь отнять у меня мое оружие?! У меня еще никогда не было ружья, я даже еще не умею с ним обращаться, но ты увидишь, через недельку… впрочем, ты ничего не увидишь, потому что через недельку мы уже будем далеко отсюда!

Но пьяный король продолжал отнимать ружье у мальчугана.

Тогда Ибрагим выпрямился во весь свой богатырский рост и жестом, не лишенным величественности и благородства, указал на хижины и, обратясь к Ра-Ма-Тоо, повелительно проговорил:

— Уходи!

Но, вместо того чтобы повиноваться колоссу, который, по-видимому, не любил шутить и не выносил сопротивления, вождь людоедов запротестовал. Однако на этот раз ему недолго пришлось протестовать; сильная рука работорговца с силой опустилась на широкоскулую физиономию африканского властелина. Пьянчуга дважды перевернулся, и в тот момент, когда он очутился спиной к своему противнику, тот, ловко воспользовавшись моментом, дал ему такой здоровый пинок ниже спины, что вождь отлетел далеко вперед, в густую чашу кустарника, где и остался лежать, задрав ноги кверху.

— Та-та-та! Вот так ловко! — одобрительно и восхищенно воскликнул Фрике. — Молодец, патрон! Прекрасный прием…

Страшный вой огласил воздух: осиебы при виде оскорбления, нанесенного их вождю, набросились на обидчика.

Ибрагим подскочил, словно подброшенный пружиной, и его громадный ятаган сверкнул в воздухе, а другая рука схватилась за револьвер. Андре и доктор, в совершенстве владевшие оружием, моментально зарядили свои карабины, а Фрике, этот неустрашимый мальчуган, как умел, последовал их примеру, тоже зарядив свою двустволку.

В этот момент грянул страшный беспорядочный залп со стороны нападающих, и вслед за ним раздался душераздирающий предсмертный вопль: одному из невольников заряд рикошетом попал в живот, и несчастный, корчась в страшных муках, катался по земле. Трое французов и Ибрагим, оставшиеся невредимыми, обернулись в ту сторону, откуда раздался этот ужасный крик, и увидели, что полупьяные осиебы, не умея направить огонь, попали в несчастного, находившегося на довольно большом расстоянии, тогда как тем, кому они угрожали, не причинили ни малейшей царапины.

Как убедился доктор, несчастный невольник был ранен целым залпом рубленого свинца, которым ему разорвало все внутренности; спасти его было уже невозможно. Ибрагим был вне себя от бешенства: в нем проснулся купец, потерявший свой товар. Не теряя ни минуты, этот поразительно находчивый человек одним прыжком очутился в кустах, где все еще валялся Ра-Ма-Тоо, не успевший еще подняться на ноги, и, схватив его за ворот красного мундира, поднял на воздух, как щенка, и на глазах у всех положил к своим ногам.

— У меня убили одного невольника, — проговорил великан громовым голосом, — вот этот заменит его.

— Вот превосходная мысль! — воскликнул Фрике. — Ты, старая обезьяна, хотел нас слопать, а теперь тебе придется чистить нам сапоги!

Осиебы, смущенные и ошеломленные этим энергичным поступком Ибрагима, совершенно опешили и не решались возобновить своего нападения.

Между тем тяжелораненый невольник испустил последний вздох на руках доктора.

В одно мгновение помощник Ибрагима снял колоду с мертвого невольника и с удивительной ловкостью надел ее на ногу Ра-Ма-Тоо, забив импровизированные кандалы надлежащим образом клиньями.

Разом отрезвевший при этом Ра-Ма-Тоо заревел, как бык, которого ведут на бойню. Крупные слезы покатились у него из глаз. Он молил Ибрагима, призывал своих подданных, своих жен, колдунов и был при этом еще более отвратителен в своем малодушии, чем в своей жестокости.

— Вот и еще одна династия прикончилась! — глубокомысленно пробормотал Фрике.

— Нет, нет, — вопил бедняга на своем диком наречии, — я не хочу быть рабом; я слаб и стар… Дай мне слугу… Хочешь, возьми моего брата вместо меня; он силен и крепок… Да, да, возьми моего брата!..

Но Ибрагим пренебрежительно оттолкнул его ногой, не сказав ни слова, затем сделал знак, и бывшего короля увели вместе с другими невольниками, которые встретили его насмешками, издевательствами и плевками.

Решено было отправиться в путь на другой день, а сегодня весь рынок был положительно завален свежими припасами, доставленными со всех концов африканской земли для удовлетворения первых потребностей каравана во время пути.

Для уплаты за провиант Ибрагим приберег почтенный запас соли, которая во всей Экваториальной Африке ценится чрезвычайно высоко. Когда этот продукт был выставлен на виду в медных тазах и чашках, то осиебы забыли все на свете: и пленение своего вождя, и неудачное нападение, и даже незаменимое алугу!

Трудно передать ту непонятную для нас, европейцев, страсть, какую эти люди питают к соли. Некоторые женщины пришли сюда за восемь-девять километров, сгибаясь под тяжестью нескольких связок бананов; и всё они с охотой отдавали за пригоршню соли, которую тут же с жадностью поедали с невыразимым наслаждением и восторгом. Другие приводили своих прекрасных коз и меняли их на сотню-другую граммов соли. Словом, все эти импровизированные торговцы и торговки, прошедшие далекий и невыносимо тяжелый и утомительный путь, спешили скорее обменять свой товар хотя бы на самое небольшое количество соли и тотчас же принимались поедать ее. Некоторые счастливцы съедали разом по несколько пригоршней!

Трое друзей с любопытством смотрели на этот своеобразный пир и, прислушиваясь к разговорам этих людей, уловили часто повторяющиеся имена Малэси и Компини — эти родные имена, напоминающие им дорогую родину и милый Париж.

Некоторые из туземцев никак не могли прийти к соглашению со своими покупателями; они непременно настаивали набольшем количестве, чем то, какое им предлагали, ссылаясь на то, что Малэси и Компини были щедрее.

Эти два имени, столь же любимые и уважаемые в Габоне, как и во Франции, заставили наших друзей насторожиться. Альфред Марш и маркиз де Компьеж, эти двое мужественных французов, первыми с невероятной опасностью и страшными трудностями открыли верхнее течение реки Огоуэ.