В. Шевченко - Чекисты рассказывают. Книга 3-я
Молодого милиционера и пожилого железнодорожника, опознавших в Оленеве человека, который закапывал в снег пистолет, Оленев тоже в расчет не принял.
— Это все хитрости следствия, — заявил он.
Ну, что ж! Придется подождать других свидетелей. Надо только ускорить их приезд.
Вернувшись в камеру, Оленев — Берсенев лег на койку. Думал: откуда взялась эта старуха? Какую роль я мог сыграть в ее жизни, в ее судьбе? Почему следователь не спрашивает о ней ни полслова?
Он пытался припомнить все, что случалось с ним в той жизни, увязать события в некую логическую цепь. Но услужливая обычно память на сей раз не слушалась. Мысли прыгали с одного на другое, не давая сосредоточиться на главном — как вести себя дальше?
В последние годы, коротая вечера, Оленев посмотрел много фильмов, в которых работники розыска, как хитроумный Шерлок Холмс, с легкостью распутывали любые ситуации. Конечно, криминалистика шагнула далеко вперед и спорить с экспертами трудно. Однако и они — не боги. Но чем больше он думал, тем дальше отступало ироническое недоверие к работе следователей, порожденное не всегда удачными фильмами. Достали же они где-то фотографию! Да не какую другую, а именно ту, где он снят с Берсеневым!
Берсенев... Сначала — товарищ. Потом — друг, почти родственник. Затем — изменник, враг. Конечно — враг. Как же иначе расценивать то, что он перекинулся к красным? Он, потомственный дворянин! Кто-то ведь все равно должен был покарать его! Тогда шла война. А война не щадит врагов, изменников... Да, я убил, убил его! Ну и что? Это же был суд. Суд над изменником! «Совершивший преступление должен за него ответить», — словно простучало в мозгу.
Вот Берсенев и ответил за свое преступление...
И тут же подумал: «А сорок лет, в течение которых я прикрывался именем убитого? Как щитом, прикрывался... Враг, изменник, щит?»
Утомленный, Оленев уснул. Книга, которую он так и не раскрыл, лежала у него на груди, заглавием наружу. Подошел сосед по камере, прочел вслух название:
— «Былое и думы»... — Поднял многозначительно палец вверх, сказал: — Видно, гражданин Герцен недаром считал, что о былом никогда не поздно думать! Вот и думай. Благо, время есть...
На другой день Оленева снова пригласили к следователю. Он вышел из камеры и зажмурился от весеннего солнца, заливавшего коридор. Оно играло на мягко окрашенных стенах, на полу, на широких подоконниках.
В кабинете следователя тоже было солнечно. За окном лилась тоненькая струйка капели. Лица сидящих вдоль стены мужчин были ярко освещены. Оленев занял место с краю и тоже оказался в полосе света.
В дверь вошел пожилой человек, мельком взглянул на сидящих, подошел к столу следователя.
— Гражданин Бельский, вы кого-нибудь знаете среди сидящих.
Бельский обернулся и посмотрел.
— Никого.
Взглянул снова более внимательно и вздрогнул.
— Не может быть!
— Что — не может быть?
— Да так... Мне показалось...
— Что же вам показалось?
— Так... Может, случайное сходство...
— С кем?
— Нет. Это было слишком давно...
— Ну, что же, вернитесь к своим воспоминаниям.
— «Вернитесь»... — протянул Бельский. — Попробую. А можно подойти поближе?
— Пожалуйста.
Он прошаркал к сидящим и внимательно всмотрелся в каждого. Мужчина с краю вдруг поднял руку. Луч солнца скользнул по перстню, рубин заиграл в нем, рука резко опустилась.
— Сергей Петрович! Вы ли это?! — воскликнул Вельский.
— Кто Сергей Петрович? — спросил Кириллов.
— Да вот же! С краю. Я знаю его. Действительно знаю. По кадетскому корпусу. Это Сергей Петрович Оленев. Господи! Сколько лет!
— Вы не ошибаетесь? Вы же тогда были очень молоды.
— Нет! Теперь не ошибаюсь! Я вам все расскажу...
— Хорошо. Подпишите пока протокол и отдохните.
Бельский вышел.
— Ну, как, Сергей Петрович, кто вы — Оленев или Берсенев? Может, признаетесь?
— Да, — с усилием произнес тот.
— Вот и правильно. Теперь можете поменяться местами.
— Еще опознание?
— Да, еще одно.
— Но я же признался, — проговорил Оленев как-то жалобно и уныло.
— Ничего.
Кириллов позвонил.
Несколько минут прошло в томительном молчании.
В кабинет вошла пожилая, со вкусом одетая женщина. Ее гладко причесанные волосы, собранные на затылке в пышный узел, на солнце отливали золотом. Моложавое лицо с темными, теплыми глазами было очень привлекательно.
Оленев вздрогнул, сделал попытку привстать и не мог.
— Вот так встреча, — тихо сказала вошедшая.
— Вы, Калерия Андреевна, знаете кого-нибудь из этих мужчин? — задал следователь традиционный вопрос.
— Д-да... — сказала она и судорожно вздохнула.
Кириллов налил и подал ей стакан воды. Она поблагодарила взглядом, отпила и опустилась на стул.
— Кто вам знаком?
— Оленев. Сергей Петрович.
— Откуда вы его знаете?
— Я была с ним помолвлена... Сорок с лишним лет назад.
— Сергей Петрович, это соответствует действительности?
— Да, — кивнул он.
— Итак, с этого момента мы будем официально называть вас Сергеем Петровичем Оленевым, а не Иваном Андреевичем Берсеневым. Не так ли?
— Так, — ответил он.
Калерия Андреевна недоуменно взглянула сначала на следователя, затем на Оленева.
— Что вы сказали? Иван Андреевич Берсенев? При чем здесь имя моего покойного брата?
— Гражданин, которого вы только что назвали Сергеем Петровичем Оленевым, до сих пор носил имя Ивана Андреевича Берсенева. Да, да, вашего брата. К несчастью, действительно покойного. Вы уж извините, но именно это обстоятельство заставило меня побеспокоить вас...
— Так то письмо...
— В котором мы просили вас сообщить подробности о своей семье, о вашем отъезде из Петербурга в связи с известием о гибели брата, и фотография, которую вы нам прислали? Да. Все это приложено к делу. У Сергея Петровича будет возможность ознакомиться с этими документами. Еще раз прошу прощения и большое вам спасибо, что откликнулись на мою просьбу.
Протокол опознания был подписан. Калерия Андреевна ушла. Ушли и остальные. Кириллов и Оленев остались одни.
Оленев сидел, низко склонив голову. Он обмяк. Еще недавно самоуверенный, вышколенный, знающий себе цену человек менялся на глазах. Уже не было прежнего лоска, неприкрытой иронии. Перед Кирилловым сидел жалкий преступник.
— Гражданин следователь, — раздался глухой, чуть дрожащий голос — Разрешите уйти в камеру. А лучше, если можно, дайте мне перо и бумаги и поместите отдельно от остальных.
«Вот как! Даже голос изменился!» — подумал Кириллов и сказал вслух:
— А зачем вам идти в одиночку? Садитесь вот за этот стол и пишите.
— Мне хочется побыть одному. Подумать.
