Николай Панов - Орлы капитана Людова
— Почему же? — спросил Нортон. — Насколько я знаю, повреждения, получаемые торпедированным судном и судном, на всем ходу врезавшимся в камни, довольно похожи. Я не могу поклясться, что слышал взрыв, однако…
В задумчивости он налег локтем на стол, подпер рукой подбородок, недоуменно смотрел на русского офицера.
— Нет, мистер Нортон, это предположение исключается тоже, — сказал Людов. — Как раз в квадрате сообщенных вами координат патрулировала наша подводная лодка. Наши подводники могли не заметить дыма и мачт «Бьюти», но несомненно уловили бы отзвуки взрыва, если бы таковой имел место.
— Но капитан Элиот не мог дать мне ложные координаты! — сказал запальчиво американец. — Вы оскорбляете его память, сэр!
— Я не хочу оскорбить память капитана, сэр, — отпарировал Людов. — Но есть поговорка: «Факты — упрямая вещь». Транспорт, который капитан Элиот должен был доставить в Мурманск, исчез. Капитан покончил самоубийством, сжег судовые документы. Как выясняется, он дал вам ложные координаты гибели «Бьюти оф Чикаго». Я не хочу пока высказывать никаких подозрений, но должен выяснить все обстоятельства дела. Хотите ли вы помочь мне в этом, мистер Нортон, сэр?
Нортон сидел неподвижно. Медленно потер лоб ладонью. Вскинул на Людова прямой сосредоточенный взгляд:
— Да, я понимаю вас. Я хочу вам помочь. Этот чудовищный поступок капитана — сожженные документы! Я хочу помочь вам и по долгу службы и глубоко уважая ваш храбрый народ, который так стойко отбивается от врага. Я отвечу на любые вопросы. Простите, не знаю еще, с кем говорю?
— Я офицер морской разведки, моя фамилия Людов… Когда ночью перед самоубийством он не впустил вас в комнату, он объяснил почему?
— Нет, не объяснил. Он только ругался, богохульствовал и требовал оставить его одного. Капитан был в каком-то исступлении после гибели корабля. После того как он выгнал меня, к нему пошел негр Джексон спросить, не нуждается ли он в чем-либо. Джексон доложил мне, что мистер Элиот не впустил его в комнату тоже.
— А позже Джексон не заходил к капитану?
— Не знаю. Когда началась воздушная тревога, негр вышел из общей комнаты, где мы спали, и долго не возвращался.
— Порванная Библия принадлежала капитану Элиоту?
— Да. Вы, может быть, не знаете, что для капитанов наших судов Библия — необходимая книга. Кэптин заменяет на море капеллана, например, когда приходится совершать похоронный обряд.
— Каковы были политические убеждения мистера Элиота?
— Как вам сказать? — Нортон криво усмехнулся. — Боюсь, он не позволял себе роскоши иметь какие-то свои убеждения. Мы, соленые лошади, делаем то, что приказывает босс. Чем больше нам дают долларов, тем меньше у нас собственных убеждений.
— Расскажите подробности аварии…
Людов придвинул бумагу, взял карандаш.
— Постараюсь рассказать все, что знаю…
Нортон вынул из кармана пачку сигарет в лакированной обертке, вложил сигарету в мундштук, чиркнул спичкой.
— Простите, я не предложил… — Он протянул Людову пачку. — Настоящий Честерфильд.
— Спасибо, я не курю, — сказал Людов.
— Завидую вам… — Нортон порывисто затянулся. — В день перед гибелью «Бьюти» мы с капитаном почти все время были на мостике вдвоем. Неоднократно принимали сигналы о вражеских подводных лодках. Была хорошая видимость, сравнительно спокойно, но к ночи поднялся нордовый ветер, волнение до пяти баллов. Мы почти падали от усталости, проводя на мостике за сутками сутки. Восточнее острова Ян-Майен капитан решил обсушиться и поспать, оставив на мостике меня одного.
— На каких координатах это было, не уточните ли, сэр?
— Пожалуйста… — Нортон назвал координаты. — Я как раз перед этим занес их в судовой журнал… Не прошло и часа, как капитан снова взошел на мостик. «Дьявольская темнота, Нортон, в этих широтах, — сказал капитан. — Не могу больше лежать в каюте, когда вокруг бродят их перископы». Он взглянул на меня в синем свете лампочки у нактоуза. Я почти спал стоя, у меня, верно, был очень измученный вид. «Живо вниз — и спать, пока не позову вас!» — зарычал на меня капитан. Бедный старик, При его невозможной манере разговора у него было доброе сердце! Я хотел остаться, но он буквально прогнал меня в каюту.
Нортон замолчал, заново переживая все испытанное в ту ночь.
— Когда я добрался до койки, повторяю, я почти валился от усталости с ног. И не только от усталости — качка усиливалась. Помню, как я танцевал по каюте, стараясь снять мокрые сапоги. Я переоделся в пижаму. Может, это было глупо в условиях похода, но я не раздевался уже пятые сутки, хотелось по-настоящему отдохнуть. Эта пижама так и осталась на мне…
— Мне рассказывали подобравшие вас, — сказал Людов.
— Да? Они заметили на мне пижаму?
Людов кивнул.
— Я задремал, — продолжал Нортон, — и следующее, что помню, меня с силой подняло в воздух, выбросило из койки, ударило о переборку. Я почти потерял сознание от боли. Слышал топот многих ног над головой, крики, заглушавшие грохот шторма. На мостике стоял капитан Элиот. Не забыть его лица с влажными, воспаленными глазами. «Они подстерегли нас, Нортон! Проклятые, подкараулили нас, «Бьюти» идет ко дну!» — прокричал капитан. Палуба накренилась, на мостике было трудно стоять. Команда спускала шлюпки.
— Простите, как погружалась «Бьюти»: носом или кормой? — спросил Людов.
Нортон взглянул недоуменно. Он был весь во власти страшных воспоминаний.
— Носом или кормой?.. Позвольте… Она погружалась кормой… — Он замолчал, как будто сбитый вопросом с толку.
— А каков был характер разрушений?
— Характер разрушений? — повторил Нортон.
— Да, характер разрушений на судне. Все же ваше мнение, транспорт был торпедирован или наскочил на мель?
Нортон помолчал, устремив на Людова взгляд своих полных смущения глаз.
— Сэр, хочу быть вполне откровенным. Я не знаю, какого рода повреждения были на «Бьюти»… Началась паника. Это повредит моей карьере, повредит памяти капитана Элиота, но нам было не до того, чтобы устанавливать, отчего произошла катастрофа.
— Вы хотите сказать, что вам, первому помощнику капитана, даже не пришла в голову мысль бороться за жизнь корабля?
Держа слегка дрожащими пальцами, Нортон раскуривал новую сигарету.
— К сожалению, сэр, это так. Я еле двигался после удара о переборку. — Он вдруг понизил голос, приблизил к Людову костистое, щетинистое лицо. — И я не хочу позорить капитана Элиота! Но у него был один порок. Порок, свойственный, к несчастью, большинству моряков. Он много, неумеренно пил во время похода.
