Виктор Бурцев - Зеркало Иблиса

Роженица от крика уже сорвала все связки, когда в дверях появился мужчина в темной одежде с обветренным лицом жителя пустыни. Он мягко отстранил бабульку-повитуху в сторону, та подняла глаза, охнула и осела куда-то на пол. Осела, да так, на заднице, и отползла в угол комнаты.

Муж кинулся было к пришельцу, но тот взял его за плечо и, глядя в глаза, произнес:

— Принеси воды…

И больше ничего.

Муамар вышел из дома Каддафи, когда муэдзины закончили свою утреннюю песню и ее эхо еще бродило по улочкам Эш-Шувейрефа.

Проводнику пришлось спешить, немцы вряд ли были бы в восторге оттого, что Муамар где-то шляется и не готов к утреннему выходу.

Не успел он сделать и нескольких шагов, как двери дома, из которого он только что вышел, распахнулись и, крича и заливаясь слезами, выскочил отец семейства.

— Подождите! Подождите! Господин… Подождите! — Он бежал, смешно вскидывая ноги и путаясь в развевающемся халате. — Подождите!

Догнав Муамара, человек упал перед ним на колени, схватил за руку.

— Как вас зовут?! Как вас зовут?!

— Муамар.

Человек поцеловал его руку, вскочил, кинулся домой, радостно восклицая:

— Мы назовем его Муамар!!! Муамар!!! Он будет великим воином! Муамар! — Ему всегда хотелось вырастить не просто наследника, а мужчину, достойного своих предков, кочевавших на верблюдах едва ли не по всей Сахаре и не боявшихся взять в руки оружие.

Проводник пожал плечами и ускорил шаги.

Когда он прибыл на постоялый двор, немцы еще не были готовы.

26

Он показывает вам молнию на страх и надежду.

Утро по выезде из Эш-Шувейрефа было ознаменовано появлением британского самолета. Он возник высоко в небе, среди рваных пушистых облаков, словно из ничего. Ирреальный в этом огромном пространстве, чуждом всякой технике, чуждом даже птицам, самолет неспешно описывал круг, явно наблюдая за маленькой колонной

Машины остановились. Офицеры вылезли из «фиата» и принялись рассматривать чудную машину странноватого вида.

— «Уэллсли», трехместный самолет-разведчик, — сказал Ягер, приложив ладонь ко лбу и вглядываясь вверх. — Около тонны бомб на внешней подвеске, тихоходное корыто…

— Будет бомбить? — спросил Фрисснер.

— Вряд ли. Маленький итальянский отряд, что; ему с нас? К тому же он не знает, что тут под тентами, вдруг зенитные пулеметы? Да и наши МГ могут его запросто достать.

— Может, пальнем? — спросил азартный Богер.

— Не стоит, — сказал Артур. — Пусть себе летает. Нам лишний шум ни к чему.

Англичанин покружился еще немного и ушел на север. Фрисснер повернулся к машине и обнаружил, что Муамар стоял все это время практически у него за спиной. Ничего не сказав, проводник зыркнул глазами из-под своих тряпок.

— Вот и все. Спектакль закончен, — пробормотал Ягер. Он спрыгнул с подножки «фиата», обошел вокруг машины.

— Что вы мечетесь? — спросил Фрисснер ехидно.

— Я думаю, — сказал штурмбаннфюрер без всякой злости. — Некоторые думают сидя, некоторые — лежа, а я думаю в движении. Знаете, я не уверен, что этот самолет был таким уж безобидным.

— Мания преследования, — прошептал Богер так, чтобы Фрисснер слышал, а Ягер — нет. Но штурмбаннфюрер услышал.

— Отнюдь, — сказал он — Какого черта делать здесь разведчику? Шпионить за чахлым гарнизоном Эш-Шувейрефа? Он стратегически ничего не значит, и гонять сюда самолет — значит неразумно распоряжаться авиацией, которой у «томми» не так уж много. Кто-то что-то знает.

— Осталось начать поиск британских агентов среди нас, — с вызовом сказал Фрисснер.

— Чем черт не шутит… — Ягер забрался в салон и оттуда добавил нетерпеливо: — Ну, мы едем или нет?

Примерно около двух часов дня небо впереди заволокло сизыми тучами.

— Дождик, — сказал Богер почти радостно.

— Это не дождик, — Замке покачал головой. — Дождик тут в редкость… А вот песчаная буря — другое дело.

— Что вы сказали? — вскинулся Ягер.

— Песчаная буря, — повторил Замке. — Не волнуйтесь, она далеко. Вряд ли нас заденет.

Сзади засигналил грузовик, и Богер остановил машину Практически тут же в дверцу постучал Муамар. Он что-то показал на пальцах, и Ягер сообщил:

— Советует остановиться и переждать.

— Ради бога, — пожал плечами Фрисснер. — Тем более время обедать.

На горизонте собирались черные тучи.

Разогретые на спиртовках мясные консервы пришлись как нельзя кстати. Кое-кто из солдат отхлебывал из фляжек явно что-то спиртное, но Артур не стал делать замечаний — пустыня есть пустыня, и пусть лучше кто-то напьется и мирно спит в кузове, чем… Чем сделает нечто такое, что навредит экспедиции.

Замке ковырялся в банке без особого аппетита. «Вот кому бы глотнуть коньяку», — подумал Фрисснер и совсем уже готов был поделиться с ученым своим запасом, когда его опередил Богер.

— Выпейте, что ли, малость, — сказал он, протягивая Юлиусу фляжку. Эту блестящую фляжку с монограммой кригсмарине1 Богер выиграл в карты у какого-то моряка в Киле и никогда с ней не расставался, уверяя, что выигрыш — к выигрышу.

(1 Военно-морской флот (нем.).)

Никто, правда, не собирался напиваться. Обст полностью контролировал ситуацию, и у Артура не было оснований ему не доверять. Из офицеров больше всех выпил Ягер, и Артур отметил для себя, что эту слабость штурмбаннфюрера надо бы иметь в виду.

— «Стэн», — Богер похлопал ладонью по коробчатому корпусу автомата. — Старина «стэн», вот уж не думал, что придется снова за него браться.

— Будем надеяться, что работать ему не придется, — сказал Фрисснер. Сам он на это не надеялся, но и вероятного противника как-то не представлял. Англичане? Глупости, так далеко они не забираются, разве что какой-нибудь летучий отряд вроде них самих… Местные гораздо опаснее, но и они хозяйничают севернее и восточнее, а здесь им попросту нечего делать.

«Нужно обязательно поговорить с Юлиусом. Рукопись его отца — не более чем путевые заметки, основанные на том, что писавший считал само собой разумеющимся, и оттого непонятные стороннему читателю. Возможно, Замке-младший что-то объяснит, растолкует».

Фрисснер не любил неопределенности, а эта затея с самого начала была одной сплошной неопределенностью…

Ему уже несколько раз было по-настоящему страшно. И страх этот не имел ничего общего с тем, который испытываешь, подкрадываясь ночью к стоящему спиной вражескому часовому, с тем, который леденит душу, когда летишь под зенитным огнем в «юнкерсе», с тем, который переживаешь под артиллерийским обстрелом, лежа в мелкой воронке, а по спине градом барабанят комья земли и части тел тех, кому не повезло…

Это был другой страх — липкий, медленный, заползающий во все клетки тела. Боится не мозг, не сердце, боится весь организм.

Артуру было страшно, когда он увидел черную антилопу.

А ночью в Эш-Шувейрефе он проснулся от странного ощущения, что на него кто-то смотрит. Он открыл глаза и лежал в душной темноте, истекая потом, не имея сил шевельнуть рукой, а в проем кривого маленького оконца вливался тусклый свет… И когда, собравшись с силами, Фрисснер рывком поднялся с постели и встал, он понял, что на него смотрела Пустыня. Смотрела внутрь утлого глиняного домика, на маленького смешного человечка, пришедшего невесть откуда искать свою погибель.

«Нет, такие мысли нужно гнать. Долой такие мысли. Нужно думать о чем-то далеком, родном».

Но не получалось…

Замке тем временем, покопавшись еще немного в своей порции, поднялся, отряхнул с коленей песок и направился к проводнику, спокойно стоявшему в стороне и смотревшему вдаль. Муамар, к слову сказать, ничего есть не стал, хотя консервы были не со свининой — с бараниной. Он лишь жевал какие-то черные комки, достав горсть их из мешочка на поясе. Чернослив или нечто подобное…

27

…тот, кто создал вас из слабости, потом после слабости дал вам силу.

Фюрер нервничал.

Шпеер не знал, почему. По его сведениям, Гитлер только что разговаривал по телефону с Вилли Мессершмиттом, а до этого общался с Редером и с Герингом. Кто из них испортил настроение? Вся штука в том, что это мог сделать каждый, но Шпеер все же грешил на Толстого Германа.

— Никогда, — сказал Гитлер, беспорядочно передвигая по столу чернильницу, словно играя ею в невидимые шахматы, — никогда не доверяйте людям, Шпеер. Они обещают одно, делают другое, а докладывают о третьем. Бездарные идиоты, кругом бездарные идиоты!

Шпеер слушал молча, хотя во многом разделял мнение фюрера.

— Идиоты… — еще раз повторил Гитлер, решительно захлопнул крышку чернильницы и совершенно иным, благостным и слегка усталым тоном спросил: — Не желаете пообедать со мной?

— С удовольствием, мой фюрер.