Купчая - Юлия Григорьевна Рубинштейн
Теперь нельзя было медлить – войти в будку и влезть в лифт мог любой. И либо погубить проделанную работу, провалившись вместе с кабиной вниз, либо… Он даже не хотел думать, что будет, если узнают, что он делает в будке. Выставил на всякий случай ограждение – металлические, из тонкого прутка, лёгкие барьеры, на них знаки «не включать, работают люди». Остался на работе вечером. И когда всё на заводе затихло, пришёл в той же самой спецовке, с хорошим фонарём, лёг на землю, чтобы заглянуть в лифт, не касаясь дверей, просунул впереди себя фонарь и заглянул сам.
В лифте на полу валялась груда мокрых тряпок, похожая на его спецовку. А из-под неё виднелся угол какого-то, на вид металлического ящика с рукояткой сбоку.
Сюда бы что-нибудь вроде крюка, багра… У ближайшего здания цеха должен быть пожарный стенд. Есть багор! Теперь назад. Ящик, видимо, с двумя ручками, второй не видно, она на дальнем боку. Тяжёлый какой! Да ещё эти мокрые тряпки. Сначала их достать, наверное. А это, оказывается, не тряпки. Это утопленник. Ну, всё равно. Отодвинуть его от ящика, ему-то ящик уже не нужен. Опять не поддаётся, тяжёл, чтобы на багре приподнять. Спускаться туда точно нельзя, а вдруг провалится в воду. Озолс вытянул из кабины руку с фонарём, осмотрелся, лёжа на земле. Конец, оставленный ими с Валерой после водолазных погружений! С помощью багра он просунул конец в петлю ручки. Вытянул тем же багром. Можно приналечь. Ящик ударился о стенку кабины. Вот он, только схватиться… Схватившись одной рукой за ручку ящика, Озолс едва не упал внутрь лифта, но всё-таки справился с грузом и вытащил ящик на поверхность.
Замков не было. Ящик был запаян сплошь. Металл, похоже – нержавеющая сталь. Постучать – толстый, не консервная банка, и аккуратный паяный шов, видно, что металл согнули и рёбра параллелепипеда пропаяли, не сварили, а пропаяли. Чтоб никакой коррозии, никаких лишних трещин, напряжений. Кто-то рассчитывал, что ящик, возможно, очутится в воде. На глубине, где давление. Или, может быть, в огне?
Озолс еле мог оторвать его от земли. Он снова сходил к соседнему цеху. Посмотрел вокруг. Ничего подходящего. У следующего корпуса… Наконец ему попалась на глаза тележка для перевозки газовых баллонов. На ней он и увёз ящик из будки. И спрятал его на складе инструментов – там таких или похожих ящиков и ящичков было много. Крашеных и некрашеных. Новых и ржавых. Ещё один не бросался в глаза. Потом он посильно уничтожил следы своего лежанья на земле, следы тележечных колёс, вернул на место саму тележку и багор.
Потом было два месяца непрерывного таскания по инстанциям, писания каких-то объяснений, ответов на вопросы, то заводскому начальству, то полицейским, то каким-то странным людям в штатском – они приходили вначале вместе с полицейскими, потом без них, а часто заводское начальство присутствовало тоже. Заводские служебные и докладные записки он никогда сам не писал – на то и ум, чтобы занять должность, на то и должность, чтобы за тебя работали другие. Богом обиженные или не от той мамы рождённые. А тут пришлось самому. Пришлось выучить все эти шапки – «в прокуратуру города Риги», «Латвийской Республики», «в комитет по особо важным» и прочее. Научиться заново, словно школяру, выводить каллиграфически. Первый раз со школьных лет столько писал Озолс от руки, не секретаршей на пишмашинке, а своей рукой, пером. К концу дня рука ныла.
Как утихомирить и ублажить заводское начальство – он знал, много раз приходилось, это почти не сказывалось даже на общем его доходе. Полицейские, каждый по отдельности, тоже не представляли особой проблемы. Но все вместе – было чревато сбоем где-нибудь в плохо промасленном механизме, по русской поговорке «не подмажешь – не поедешь». Непонятного Озолс старался остерегаться. Штатские вкупе с полицией представляли собой такое непонятное. И он безропотно отвечал на вопросы, подчас оскорбительные, показывал саму будку, лифт, механизм и всё остальное. Ящик он перепрятал, вывез с территории, но решил не прикасаться к нему, пока всё не утихнет – тогда его однообразные ответы «ничего больше не было» будут вполне честными. Полиции надо говорить правду – не обязательно всю правду, но тем важнее, чтобы была правда, угодная полиции. А время терпит.
Как он понял из задаваемых вопросов, утопленник был тоже времён Второй мировой. Спецовка на нём была немецкой лагерной робой военнопленного бойца Красной Армии. И пострижен он был по-лагерному, на голове пробрита дорожка ото лба к затылку. Слава богу, не заставили ещё присутствовать при извлечении тела – или того, что от него осталось – из кабины лифта, раздевании, описании. Эти подробности он выуживал из обрывков разговоров всех этих штатских и полицейских между собою. А ещё – неожиданно – такого рода мелкими наблюдениями стал с ним делиться дебил-монтёр. Он однажды позвонил и стал набиваться на работу – когда, мол, хозяин, будем твой лифт закрывать или когда ты туда полезешь, я бы постраховал… а вот меня тут спрашивали, это, мол, не я утопил того типа… а как же я бы, ведь господин полицейский говорил, это русский пленный у немцев был… господин Озолс не подсказал бы, как тут лучше отвечать? Озолс пошёл на ещё одну встречу с этим идиотом, чтобы вытянуть из него побольше. Так ему и стало известно, как поняли, что это пленный. Дебилу он на всякий случай твёрдо сказал то же самое, что говорил во всех инстанциях:
– Никогда не полезу. Не входит в мои обязанности. Да, я вскрыл лифт. Вскрыл из соображений техники безопасности. Ведь там уже обрушилась кровля, пострадал человек. Да, он туда полез без распоряжения, он был вор, но мог пострадать и заводской рабочий. Там уже нашли мину времён Второй мировой. Я должен был узнать, какие ещё штуки там могут быть, не опасные ли. Нашёлся труп – дальше дело полиции. До тех пор, пока полиция не скажет: всё, дело закрыто, работайте спокойно.
Куда уходит шахта, куда можно попасть на этом лифте, полицию, конечно, тоже интересовало. Лесенки, оставшиеся от водолазных экспедиций, Озолс предусмотрительно убрал из будки. Опускал лифт на глазах полицейских. Внутрь сунуться они, правда, не решились. Утопленника доставал заводской пожарник. И ведь не упал с лифтом вместе. А эти не рисковали – только присутствовали, фотографировали, составляли протокол Конечно, промерили, на какую глубину может опустить кабину механизм того сиволапого идиота, осматривали механизм самого подъёмника, сфотографировали все
