Жюль Верн - Тайна Вильгельма Шторица
Мы наклонились через перила. Один из агентов, оставленных в коридоре, поднимался с пола, потирая себе поясницу.
— Что случилось, Людвиг? — спросил Штепарк. Агент объяснил, что он стоял на второй ступеньке лестницы, как вдруг услышал, что лестница трещит, как будто по ней кто-то идет. Он обернулся посмотреть и, должно быть, при этом как-нибудь оступился, потому что вдруг упал и больно ушиб себе поясницу. Но отчего он оступился — этого агент не мог понять. Он готов был поклясться, что его толкнули или поставили подножку. Но это было недопустимо, потому что тут не было никого, кроме его товарища, стоявшего у выхода на крыльцо.
— Гм! — произнес озабоченно Штепарк.
Мы поднялись на самый верхний этаж. Тут был только чердак, освещенный слуховыми окнами. Было светло. Мы убедились, что и тут никто не прятался.
Посередине чердака довольно крутая лестница вела на бельведер, вход в который прикрывался люком.
— Люк открыт, — сказал я Штепарку, который уже вступил на лестницу.
— Да, мсье Видаль, и оттуда тянет сквозняком. Вот и причина того шума, который мы слышали. Ветер сегодня довольно сильный. Слышите, как визжит флюгер?
— Но ведь шум такого рода, как будто кто-то ходит, — возразил я.
— Кому же было ходить, раз никого не было?
— А там, наверху, господин Штепарк? — Капитан Гаралан слушал наш спор и вдруг сказал, указывая на бельведер:
— Идемте туда.
С потолка свешивалась веревка, чтобы держаться при подъеме по лестнице. Штепарк взялся за нее и стал подниматься по ступеням.
Капитан Гаралан и я полезли вслед за ним. Бельведер был совсем маленький, так что троим повернуться было негде. В нем было темно из-за опущенных шерстяных занавесок. Мы их отодвинули. Вид из бельведера был на весь Рач; панорама расстилалась шире, чем с бельведера у Родерихов. Я невольно залюбовался.
Нечего и говорить, что в бельведере не было ни души, как и во всем доме. Приходилось сознаться, что обыск не дал никаких результатов.
Я раньше думал, что этот бельведер служит для астрономических наблюдений и что там имеются необходимые для этого инструменты. Я ошибался. Там стояли только стол с креслом. На столе лежали разные бумаги и номер немецкой газеты со статьей о годовщине смерти Отто Шторица. Статья была отмечена крестом, сделанным простыми чернилами. Очевидно, сын Отто Шторица приходил иногда сюда читать и отдыхать.
Вдруг раздался громкий крик гнева и удивления.
Капитан Гаралан заметил на одной полке какую-то картонку и открыл ее.
Что же он увидел внутри?
Свадебный венок, украденный на балу у Родерихов!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Таким образом участие Вильгельма Шторица во всех этих делах было установлено с достоверностью. У нас имелось в руках вещественное доказательство. Сам ли он действовал, другой ли кто вместо него, но только эта странная кража была совершена в его интересах.
— Вы и теперь все еще будете сомневаться, любезный Видаль? — вскричал капитан Гаралан дрожащим от гнева голосом.
Штепарк молчал. Как бы то ни было, в этом странном деле далеко еще не все было понятно. Виновность Вильгельма Шторица была, положим, доказана, но каким способом он действовал — оставалось невыясненным. И вряд ли можно было рассчитывать, что это когда-нибудь выяснится.
Вопрос капитана был обращен непосредственно ко мне, но я тоже молчал. Что мне было отвечать?
— Не он ли, негодяй этот, и песню нам оскорбительную пропел? Вы его тогда не видели, но слышали его голос. Он нам не показался, сумел спрятаться. А этот венок, опоганенный его руками! Я не хочу, чтобы от него остался хоть один листик.
Штепарк остановил капитана в ту минуту, когда тот уже начал было рвать венок.
— Остановитесь, ведь это вещественное доказательство, — сказал начальник полиции. — Оно нам может еще пригодиться.
Капитан Гаралан отдал ему венок, и мы спустились по лестнице, еще раз безрезультатно осмотрев все комнаты.
Входную дверь и ворота заперли на замок, опечатали и оставили дом таким же пустым, каким его нашли. Впрочем, для надзора поблизости были оставлены два агента.
Простившись с Штепарком, попросившим нас никому об обыске не говорить, мы с капитаном Гараланом пошли в дом Родерихов.
Идя по бульвару, мой спутник не мог больше сдерживать своего негодования: он громко говорил и размахивал руками. Я безуспешно старался его успокоить. Втайне я надеялся, что Вильгельм Шториц, узнав об обыске, поспешил убраться из Рача.
Я говорил:
— Дорогой капитан, я вполне понимаю ваше негодование, понимаю, что вам хочется отомстить оскорбителю, но вы не должны забывать, что господин Штепарк просил нас не разглашать результатов обыска.
— А как же мой отец? А ваш брат? Неужели и им не говорить? Ведь они спросят, чем кончилось дело?
— Конечно, спросят, и мы им скажем, что Вильгельм Шториц, по-видимому, скрылся из Рача. Да оно, вероятно, так и есть.
— А про венок, что он у него найден?
— Можно будет сказать только — доктору и Марку. Но вашей матушке и сестре лучше не говорить. Зачем их еще больше расстраивать? На вашем месте я бы сказал, что венок нашелся в саду, и отдал бы его мадемуазель Мире.
Капитан Гаралан слушал очень неохотно, но все-таки согласился со мной, что так будет лучше, и мы условились, что я схожу к Штепарку и попрошу его возвратить нам венок. Наверное, он согласится.
Мне хотелось поскорее повидаться с братом, рассказать ему все и постараться, чтобы поскорее состоялась свадьба.
Когда мы пришли в дом, лакей сейчас же провел нас в кабинет, где нас дожидались доктор Родерих и Марк. Не успели мы переступить порог, как нас уже стали расспрашивать.
Негодованию обоих не было границ. Марк просто из себя вышел. Он сейчас же хотел бежать и наказать Вильгельма Шторица. Тщетно я уговаривал его, доказывая, что это бесполезно, что Вильгельма Шторица даже нет в Раче.
— Если он не в Раче, то, значит, он в Шпремберге. Я поеду туда.
Насилу мне удалось его успокоить, и то лишь с помощью доктора, который сказал ему:
— Милый Марк, послушайтесь вашего брата. Пусть лучше это неприятное для нас дело закончится. Чем меньше о нем говорить, тем оно скорее забудется.
Мой брат сидел, закрыв лицо руками. На него было жаль смотреть. Мне в эту минуту страшно хотелось, чтобы эти дни скорее прошли и чтобы Мира Родерих поскорее сделалась Мирой Видаль!
Доктор объявил, что он обратился к губернатору. Шториц — иностранный поданный, и губернатор имеет право выслать его в административном порядке. Нельзя же допускать, чтобы повторялись фокусы, подобные случившимся на балу. Что касается «сверхъестественного могущества», которым хвалился Шториц, то в него, разумеется, никто из нас не поверил.
