Виталий Мельников - Искатель. 1984. Выпуск №5
Сразу же за воротами горбилась глинобитная сторожка с крышей из ржавых обрезков листового железа. Возчик побарабанил костяшками пальцем в окно, затянутое промасленной бумагой.
— Чуадун! — позвал он. — Ты не спишь?
Из дверей фанзушки-мазанки высунулась голова с круглыми упругими щеками и глазками-щелочками без бровей.
— Рикша Лин еще не забегал? — спросил возчик.
— Лина пока не было, — ответил безбровый, протирая кулаком заспанные глаза. — У тебя для пего есть новости, Чжао?
Возчик Чжао кивнул.
— Иди-ка сюда, — подозвал он пальцем Чуадуна.
Они присели на корточки под стеной лачуги.
— Передашь рикше Лину, — зашептал торопливо Чжао, — передашь ему, что неподалеку от японской военной миссии возчик Чжао случайно встретил одного очень опасного человека. Скажешь возчик Чжао видел этого человека в Чанчуне и в форме полковника. Чанчунские товарищи говорили возчику Чжао, что полковник этот — крупная шишка в японской разведке. Разве не подозрительно, когда полковник из разведки рыскает по Харбину, переодевшись в гражданское? Так и скажи рикше Лину, возчику Чжао такой маскарад кажется подозрительным. А уж рикша Лин без нас с тобой решит, кому передать это мое предостережение.
Через минуту возчик Чжао снова забрался на гору из рогожных кулей. И конечно же, ему, так же как и полковнику Унагами, который, сменив европейский костюм на удобное золотисто-зеленое кимоно с косыми полами, сидел за черным лакированным столиком в комнате, устланной по-японски циновками, конечно же, им обоим было невдомек, что в это самое время за тысячи и тысячи километров от Харбина, в утренней Москве, господин Мамору Сигемицу, посол Японии в СССР, был принят народным комиссаром иностранных дел товарищем Литвиновым.
— Согласно имеющейся у меня инструкции я должен сделать сообщение относительно пограничного инцидента в районе сопки Чжангофын, которую вы называете Заозерной, — заявил японский посол. — Императорское правительство прилагало все возможные усилия к тому, чтобы урегулировать положение на границе и разрешить инцидент на месте. Исходя из инструкций, полученных мною из Токио, я хочу сделать предложение, которое сводится к тому, чтобы немедленно прекратить с обеих сторон враждебные действия и урегулировать вопрос в дипломатических переговорах Так что, — немного помолчав, продолжил господин Сигемицу, — если у советской стороны не будет против этого возражений, японское правительство готово приступить к конкретным переговорам Я хотел бы знать мнение Советского правительства, — закончил он, и его прищуренные глаза впились в лицо советского наркома.
Нарком понимающе кивнул.
— Императорское правительство намерено разрешить инцидент мирным путем? Но, к сожалению, действия японских военных властей на месте не соответствуют этому намерению, — сказал нарком. — Нельзя же считать мирным разрешением вопроса переход советской границы с боем и с применением артиллерии или ночную атаку на пограничную заставу. Называть такие действия мирными можно только иронически. Сам инцидент возник в результате этих действий, и без них не было бы никакого инцидента. Не мы начали военные действия. Мы лишь ответили на такие действия со стороны японцев. Если ваши войска прекратят свои действия, покинув окончательно советскую территорию, и перестанут ее обстреливать, то у наших военных не будет никаких оснований продолжать военные действия. Тогда мы, конечно, не будем возражать против обсуждения тех предложений, которые нам сделает японское правительство. Но раньше всего, — с категоричностью в голосе заключил нарком, — раньше всего должна быть обеспечена неприкосновенность советской границы, установленной Хунчунским соглашением и приложенной к нему картой.
Все было ясно. Однако господин Сигемицу в лучших традициях японской дипломатии принялся с помощью словесных вывертов доказывать недоказуемое.
— Ваш ответ, господин народный комиссар, — сказал Сигемицу, — я понимаю таким образом, что советская сторона согласна практически урегулировать инцидент. Это соответствует намерениям японского правительства. Однако, говоря о границе между Маньчжоу-Го и Советским Союзом, нужно принимать в расчет и те данные, которые Маньчжоу-Го имеет после своего отделения от Китая. Нужно учитывать также и толкования Хунчунского соглашения.
— Оккупация японскими войсками Маньчжурии не даст Японии права требовать изменения границы, — сказал нарком. — Мы, во всяком случае, на такое изменение и ревизию границы никогда не соглашались и не согласимся. Не наша вина, если Япония, оккупировав Маньчжурию, не видела тех или иных соглашений или карт, подписанных нами и Китаем, которые должны бы иметь законные хозяева Маньчжурии. Посол мог бы потребовать передачи ему копии соглашения и карты для изучения его правительством. Вместо этого японские военные предпочли путь прямых действий и нарушили эту границу. Это положение должно быть восстановлено. Мое согласие на прекращенне военных действий посол должен понять в том смысле, что японское правительство обязуется немедленно отвести войска на черту, указанную на карте, не повторять больше нападений на советскую территорию и не обстреливать эту территорию.
Что мог возразить на это японский посол, оказавшийся в положении человека, положенного на обе лопатки?
Сигемицу откланялся. В Москве было еще утро. В Харбине — солнце клонилось к закату.
ПЕШКА, КОТОРАЯ ДОЛЖНА ПРЕВРАТИТЬСЯ В ФИГУРУ
Ночь опустились быстро. Полковник Унагами стоял у окна, вы ходящего в сад, и думал о том, что план, который он разработал, кое в чем напоминает шахматную партию. Но в партии, которую предстоит разыграть ему. в отличие от шахматной, все фигуры — главные. Да и правила игры совершенно другие. В шахматах ходы делаются в строгом соответствии с правилами, установленными раз и навсегда, а в его игре правила будут меняться по ходу дела…
От размышлений полковника отвлек шум подъехавшего автомобиля.
«Без четверти десять», — отметил он про себя, бросив взгляд на часы.
Еще раз затянувшись, полковник опустил папироску на край фарфоровой пепельницы, прислушался.
Минуты через три внизу, под окнами, раздались шаги. Шли двое. Один ступал твердо, у другого походка была такая, словно он крался на носках.
Унагами обнажил в улыбке длинные зубы, мимо окон двигалась пешка — та самая, которой, по его замыслам, в дебютной стадии предстоящей игры отводилась роль главной фигуры.
Подтянув обшитый крученым шнуром пояс кимоно, полковник быстро прошел в свой рабочий кабинет. Здесь обстановка была европейская: письменный стол, пара плетеных кресел, узкий диван на гнутых ножках. На стенах, несколько скрашивая канцелярскую скуку, висели длинные узкие какемоне. На одном была изображена святая гора Фудзияма, на втором — голенастый журавль, глядящий на цветущую сакуру, а на третьем — одинокая сосна, склонившаяся над ущельем.
