Картинки – как будто бы про меня, а будто бы и нет - Никита Белугин
История эта разошлась очень широко, а вскоре стали появляться и новые, — менее ошеломительные, но тоже странные. Господа студенты, проводившие с ней время, стали повествовать одни и те же «пьесы». «Пьесы» эти были так похожи одна на другую, так что некоторые слушавшие стали сомневаться, дескать это есть одна и та же сцена, а те, кто на самом деле не был с ней, но очень хотел бы, просто перевирает чужие слова. Но такое мнение было несправедливым, так как умница действительно стала как бы тренировать своего некого, живущего в ней зверя рычать и орать.
В эти следующие свои экзорцистские припадки, когда по обычаю развлечение подходило уже к концу, она деликатно спрашивала у развлекающегося с ней: можно ли ей «покричать»? И развлекающиеся все как один замечали на этот счёт, когда рассказывали потом друзьям, что думали, будто ей охота по-женски простонать, как и водится. Они разумеется давали ей полное разрешение и та начинала по-зверски вопить, видимо, находя в криках какое-то высшее удовольствие, ну или какое-то дополнительное удовольствие к физическому. Так же все как один ужасались и думали, что она сошла с ума, наблюдая её безумие. Некоторые просто смотрели открыв рот, другие пытались бить по щекам, дабы привести её в приличные чувства.
Без чувств — вернее, как бы без них — она была лишь однажды, это в тот раз, который мы описали первым, — тогда она даже сама испугалась и после своего озверения то плакала (настоящими слезами), то смеялась таким осторожным смехом, как когда человек, например выигрывает приз в лотерею и побаивается, что это может оказаться неправдой. Теперь же, проорав мерзким голосом, каким только могла, она затем улыбалась тоненькой улыбкой, довольно щуря глазки, и вовсе не плача, и давая понять любовнику (или любовникам), что с ней очень даже всё хорошо, и, может быть, даже лучше, чем с кем бы то ни было.
2Прошло сколько-то лет и Миша повзрослел. Он добился всего, чего только мог. И случилось в стране всем известное событие — мобилизация. При его финансах и кой-каких связях он бы мог попробовать дать взятку, но не стал, и по получении повестки, с лёгкой дрожью в груди отправился в назначенное число месяца в военкомат.
Оставим ту сторону его жизни, как изменила его война. Скажем только, что его не убило, хоть он и был два раза серьёзно ранен, но пришёл он с войны с ногами и руками… На службе он познакомился с одним славным тридцатилетним мужичком. Этот мужичок был военный по контракту, и воевал сразу после армии всю свою взрослую жизнь. Они подружились с Мишей во-первых на почве того, что толстоватый, круглолицый этот контрактник был почти земляк Мише, а во-вторых и просто понравились друг другу по характерам.
Когда война закончилась, то они пообещали сохранить дружбу. Обещание своё первым подтвердил толстячок и месяца через три, как он ушёл в отставку, устав от бесконечных взрывов и постоянного риска, позвонил Мише и пригласил на свою свадьбу. Миша, разумеется, с радостью согласился и в назначенное число приехал вместе с своей гражданской женой, с которой не успел до войны официально войти в брак, и которая верой и правдой ждала его несколько лет.
Свадьбу собирались гулять по-простому — в собственном доме толстячка. Миша, приехав к толстячку на свадьбу, немного заплутал на своей машине, пока искал его дом по незнакомым улицам. И тут произошёл некоторый эксцесс… Он долго доверял навигатору, который наконец завёл его в непроходимые какие-то дебри, — напротив домов почти не было дороги, а была только поляна шириной с дорогу, — очевидно было, что люди на автомобилях здесь нечастые гости. Миша проехал до того дома, где смог увидеть на нём и название улицы, и номер, и возле него остановился, чтобы позвонить другу и в разговоре найти наконец правильный путь.
И вот, пока он звонил, произошёл эксцесс. В окно довольно большой избы выглянула старуха, — толстая старуха с узенькими злобными глазами, — и начала поносить его самым хулительным матом:
— Тебе чего, подонок (такой-то, сякой-то), больше свою (поганую) колымагу поставить негде?! — орала она. — Вали (езжай — то есть) на (далеко) отсюда, вместе со своей (маткой)!!!
И прочее-прочее орала она, совершенно не поясняя даже причин своего гнева.
— Ладно, братан, — общался тем временем Миша по телефону в доброжелательном настроении, — на нас тут уже орут. Давай, я понял. Если опять не заблудимся, то через пять минут будем. Давай! Ха-ха.
Бабка тем временем совершенно обезумила и стала угрожать, что сейчас выйдет и спустит на них надрывающегося во дворе кавказца (кавказскую овчарку то есть).
Вся эта сцена длилась целых минут пять, в то время, как мы её описали за пять секунд. Заметить это нужно для того, чтобы понять — сколько вытерпел Миша, военный человек, не так давно вернувшийся из горячей точки, и слушающий такие жестокие упрёки в свой адрес и в адрес своей возлюбленной, да ещё и от гражданской жительницы, за которую он по-сути кровь проливал.
Причина, которой так и не узнал Миша со своей женой, и которую так и не соизволила обозначить старуха человеческим языком, была в том, что оказывается на этой самой лужайке, на которой он остановился, паслись коровы — щипали травку, — а в данный момент внук её пас их на настоящем пастбище и на этой дороге-поляне они щипали травку по вечерам и по утрам… И хотя по закону это была вполне себе дорога, но люди в этих местах настолько одичали, что установили уже свои законы. Так, кажется, обстоят дела на всех окраинах, в том числе и на «оукраинах»…
Миша продержался молодцом и не сказал бабке ни слова. Но, заведя мотор и начиная отъезжать, в то самое время, как бабка пошла за своим бешеным кавказцем, Миша решил-таки не ехать на праздник с испорченным настроением и сорвал гнев… Машин у Миши было две, — одна иномарка, дорогущая и красивая, а вторая — Нива,
