Туарег 2 - Альберто Васкес-Фигероа
И вот на рассвете в начале зимы семь членов семьи и горстка верных слуг пустились на юг, в поисках той самой Земли обетованной, про которую они пока ничего не знали.
Целых пять месяцев они скитались по безлюдной пустыне, держась подальше от караванных путей и избегая, по возможности, селения и оазисы. Останавливались лишь в тех местах, где произрастала хоть какая-то растительность, чтобы прокормить с каждым разом убывающее стадо.
Наконец в одно знойное утро в начале лета они подошли к горному массиву из темных скал, откуда их взору предстал огромнейший амфитеатр, повернутый в сторону южных равнин. Изучив его тем пытливым взглядом, какой бывает у тех, кто каждую секунду ждет опасности, путники сошлись во мнении, что под руслом пересохшей секии еще может быть вода – выжили же три запыленные пальмы, дающие скудную тень.
– Чтобы сделать колодец, рыть придется долго, – вздохнув, сказала Лейла.
– Докопаемся, – успокоил мать Сулейман, который давно уже из мальчика превратился в широкоплечего мужчину. – Будет трудно, но если мы найдем воду, то это место, похоже, то, что надо.
Старая истина гласит: «Макушку пальм припекает солнце, а корни тянутся к воде». Чтобы добраться до воды, разумным было приглядеться к пути, указанному корнями самой большой из них.
На рассвете следующего дня братья принялись за дело. Они готовы были пробиться к самому сердцу земли, осознавая, что если не найдут желанную ниточку воды, то жизнь всех повиснет на волоске, поскольку ближайший колодец находился в четырех днях пути, а запасы воды в баклажках-гирбах иссякали.
В самый полдень, когда жара становилась нестерпимой, приходилось делать перерыв и дожидаться наступления сумерек. А потом они решили копать холодными ночами, сменяя друг друга.
Долбили и долбили, отказавшись от мысли двигаться дальше. Горло колодца было довольно широким – около трех метров в диаметре, но внизу мог находиться только один из братьев. Истекая потом, он наполнял песком и мелкими камнями корзины, которые поднимали очень осторожно, чтобы не зацепить стены колодца и не вызвать обвала.
Грунт был пересохшим – только Аллаху ведомо, когда здесь в последний раз пролился дождь. Песок так и сыпался. Пришлось откалывать в горах черные плиты и укреплять ими стенки, иначе беда.
Без нужного инструмента, без известкового раствора работа была адской, и хорошо еще, если удавалось углубиться на полметра в день. Все дошли до крайнего изнеможения, и наконец старший из братьев был вынужден признать, что цели им не достичь. Может, тут и есть вода, но жажда скорее расправится с ними поодиночке.
– Самое лучшее, что мы сможем сделать, пойти за водой, – сказал он. – Двое из нас отправятся к колодцу Сиди-Кауфы и возвратятся с тем, что только смогут вместить гирбы, иначе мы все тут помрем.
– А скот? – задала вопрос Лейла.
– Отведем в горы, будут слизывать росу, которая оседает на камнях по утрам, – не слишком уверенно ответил Гасель. – При небольшой удаче верблюды и козы выдержат.
– А овцы?
– Овцы, овцы… Все зависит от воли Аллаха, но, думаю, большую часть мы потеряем. Вода всем нужна.
– А кого мы отправим к колодцу?
– Двух наших наилучших наездников с шестью наилучшими верблюдами. В пути им не придется отдохнуть ни единой минуты, и только они справятся.
Все знали, что наилучшим наездником почти с тех пор, как научился держаться в седле, был второй из братьев – Ахамук, и единственным, кто мог посоревноваться с ним в ловкости и выносливости, был великан Рашид, старший внук Суилема, негра, служившего семье.
Спустя полчаса оба уже были в пути, взяв с собой одногорбых белых мехари, верблюдов, приспособленных для верховой езды. Эту породу создали туареги и страшно гордились ими.
Когда они наконец скрылись из виду, двигаясь в сторону севера, Гасель покачал головой.
– Не знаю, возвратятся ли ко времени, – грустно сказал он. – Чует мое сердце, это будет не последний их поход…
– Что ты этим хочешь сказать? – обеспокоенно спросила Аиша. – Ты думаешь, что нам не добраться здесь до воды?
– Боюсь, что да… – вмешался Сулейман, особой словоохотливостью никогда не отличавшийся. – У меня такое впечатление, что прорыть придется еще тридцать метров.
– Тридцать метров… – округлив глаза, повторила девушка. – Да ты хоть соображаешь, что это за глубина? Да там дышать невозможно!
– Ты права, – кивнул брат. – Мы еще не прошли и половину этого, а меня охватывает чувство, будто я задыхаюсь. Не хочу и думать о том, что будет глубже, однако скажи мне: разве у нас есть выбор?
– Может, нам лучше покинуть это место?..
– И возвратиться в город? – уныло произнес Гасель. – Снова бродяжничать, будто мы прокаженные? Никому до нас дела нет, малышка. О семье Сайях никто и знать не хочет, и мы не можем заставить людей, чтобы нас приняли. Однако мы можем заставить пустыню, чтобы она нас приняла, пусть даже ради этого придется докапываться до самого центра земли.
– А если мы никогда не докопаемся?
– Докопаемся. – Голос брата обрел уверенность. – Если пальмам удалось до воды добраться, то и мы сможем.
– Правда-правда?
– Да, Аиша. Потому что в день, когда имохаг не сможет сделать то, что смогли сделать пальмы, наша раса будет обречена на исчезновение. А этот момент еще не настал.
– Но у пальм есть корни, а у нас нет.
– Корни нашего народа куда глубже, и они крепко вцепились в эту землю, – вступила в разговор Лейла. – Ваш отец всегда говорил, чтобы я передала детям эту истину. Если бы он не был уверен в том, что пустыня никогда не предаст, он бы не смог победить целую армию.
И Лейла, и дети не сомневались в том, что взор Гаселя Сайяха постоянно устремлен на каждого из них. Их отец, вместо того чтобы наслаждаться тысячами удовольствий, которые обещаны тем, кто встает на защиту веры, продолжал вести по жизни продолжателей своего рода.
Если есть хоть капля воды под корнями жухлых пальм, Охотник нашел бы ее. А посему на его детях лежала обязанность сделать так же.
С заходом солнца все снова приступили к работе.
Это действительно была изнурительная работа.
Тот, кому по жребию выпадало находиться на дне колодца, копал руками, постоянно заботясь о том, чтобы не случилось оползня. Загружал корзину песком, громко кричал, чтобы ее подняли, потом обкладывал стены камнями. Проходили часы, прежде чем ему удавалось углубиться хотя бы на локоть.
Когда изнуренный и пропитанный потом Сайях поднимался на поверхность, другой Сайях занимал
