Логово зверя - Михаил Широкий
Однако у Паши, по всей видимости, не было никаких соображений, а заодно и настроения. Ничего не ответив напарнику и даже не глядя на него больше, он насупился ещё сильнее, поджал губы и упёр неподвижный пасмурный взор в размытую светозарную даль.
Юра, поняв, что расстроенный и обескураженный своей оплошностью приятель, вероятно, решил добровольно сложить с себя полномочия неформального лидера экспедиции, чуть усмехнулся и, принимая инициативу на себя, слегка выбросил руку вперёд.
– Ну, хочется тебе того или нет, а надо идти дальше, – проговорил он, глядя на обращённое к нему в профиль угрюмое, напрягшееся Пашино лицо и тая в углах губ едва приметную улыбку. – Не ночевать же нам здесь, в чистом поле! Сейчас сделаем небольшой привал, передохнём чуток, подкрепимся… А потом надо пересечь этот пустырь, пройти через тот дальний лес – он, судя по карте, не очень большой – и к вечеру добраться до речки. Там и заночуем. Ну, как тебе план?
И снова Пашина реакция была минимальной: он чуть скривился, дёрнул плечом и опять погрузился в созерцание залитых пламенеющим солнцем пустынных окрестностей, недвусмысленно давая понять, что дальнейшая судьба экспедиции его мало занимает.
Но Юра, по-видимому, уже принял решение и не очень-то нуждался в одобрении заторможенного, ушедшего в себя товарища. Он с видимым облегчением скинул с плеч огромный и, очевидно, довольно тяжёлый рюкзак, потом снял лёгкую куртку защитного цвета и, оставшись в облегающей, тоже цвета хаки футболке, провёл рукой по раскрасневшемуся, покрытому мелкими каплями пота лицу. Затем он подошёл к недвижному, застывшему, как изваяние, напарнику и, не говоря ни слова, стащил рюкзак и с его спины. Покопавшись в нём, Юра достал оттуда небольшое плотное покрывало, развернул его и расстелил на траве, после чего стал раскладывать на нём также извлекавшуюся из рюкзака провизию – консервы, колбасу, хлеб, кетчуп, бутылку с водой. Окинув съестное беглым взглядом, он удовлетворённо кивнул и, вооружившись складным ножом, принялся резать хлеб и колбасу и делать бутерброды, поливая их кетчупом. Затем открыл банку с рыбными консервами, понюхал содержимое и, секунду помедлив, расплылся в широкой белозубой улыбке. Оглядев ещё раз все компоненты нехитрого обеда, опять с довольным видом боднул головой и повернулся к приятелю, как и прежде, стоявшему на одном месте и меланхолично обозревавшему сияющие дали.
– Друг мой, не хотелось бы отрывать тебя от твоего интересного занятия, но, по-моему, самое время заморить червячка. Прошу к столу!
Паша медленно, точно нехотя, повернул голову в его сторону. Причём выражение лица у него было такое, будто он сделал это лишь для того, чтобы отказаться от предложенного угощения и вновь окунуться в свои томные размышления. Однако едва он увидел накрытый «стол», в лице его что-то дрогнуло, морщины на лбу чуть-чуть разгладились, а глаза слегка блеснули. Некоторое время он словно колебался, присоединяться к трапезе или нет, и эта напряжённая внутренняя борьба отчётливо улавливалась в его чертах. Но в конце концов голод одержал верх над скверным расположением духа, и Паша, помедлив для приличия ещё мгновение, со вздохом двинулся к уставленному едой покрывалу.
Ели молча. Юра несколько раз пытался завести разговор и вообще расшевелить немного грустного, подавленного напарника, но тот отвечал вяло, односложно, а то и вовсе отмалчивался. Вероятно, недавнее фиаско подействовало на него так сильно и угнетающе, что он совершенно пал духом и отгородился от всего окружающего, чтобы наедине с самим собой осмыслить свой промах и сделать необходимые выводы. В самом деле, для опытного, бывалого сталкера (каковым, правда без особых на то оснований, считал себя Паша) было чувствительным ударом по самолюбию, прямо-таки позором заплутать в местах, в которых он бывал не один раз и которые должен был, по идее, знать, как свои пять пальцев. И добро бы он был один, а то ведь ещё и приятеля за собой потащил, уверив его, что ориентируется в этих краях превосходно, и пообещав показать недавно обнаруженный им в глухих дебрях довольно любопытный объект – давным-давно заброшенный, заросший буйной лесной зеленью, забытый всеми на свете бункер с массой интереснейших, порой уникальных артефактов, требующих самого пристального и тщательного исследования. Паша был убеждён, что никто больше не знает об этом бункере, был чрезвычайно горд своим открытием и с нетерпением ожидал, когда сможет продемонстрировать свою находку товарищу.
И вот продемонстрировал! Завёл бог знает куда, в какую-то совершенно неизвестную ему глушь, в которой он, похоже, никогда не был и из которой надо будет теперь как-то выбираться. Одним словом, полнейший провал! И, отлично осознавая и мучительно переживая свою неудачу, Паша сидел как на иголках, ел без особого аппетита, не знал, куда девать глаза, и старался не смотреть на друга. И всё время обращался в мыслях к одному и тому же терзавшему его вопросу: как могло так получиться? Что за затмение на него нашло? Как он, прекрасно знавший дорогу к обнаруженному им объекту, имевший множество верных примет, разбросанных по всему пути, могший, наверное, пройти туда даже с закрытыми глазами, наощупь, мог так ошибиться, заплутать и забрести совсем не туда, куда планировал? Это было совершенно невероятно, немыслимо, абсурдно! Это не укладывалось у него в голове…
Но тем не менее это было именно так. Он ошибся. Сбился с пути. Заблудился. В общем, облажался! Это было настолько очевидно для него самого, что он даже не пытался, как это свойственно любому человеку в подобных случаях, отыскать какую-нибудь лазейку для самооправдания и утешения. К тому же при всём желании ему некого и нечего было обвинить в своём промахе. Ну разве что какие-то неведомые ему сверхъестественные силы, ни с того ни с сего ополчившиеся на него, помрачившие ему разум и заведшие его абсолютно не туда, куда он стремился. Но это было бы как-то совсем уж по-детски. А потому он мужественно брал всю ответственность за происшедшее на себя и винил только себя самого. Правда, легче ему от этого не становилось и переживания его не прекращались, а, напротив, усугублялись и усиливались, поскольку он даже не пытался отвлечься от своих горьких дум, погружаясь в них всё глубже и глубже.
А тут ещё Юра невольно подлил масла в огонь, решив утешить огорчённого, повесившего нос друга. Весело взглянув на него, Юра подмигнул и бодрым тоном проговорил:
– Да лан, Паш, не кисни. С кем не бывает? В этих дебрях сам Рэд Шухарт, наверно, потерялся бы.
Паша болезненно поморщился, словно ему наступили на мозоль, и посмотрел на приятеля с лёгкой
