Легенды Отрезанного Простора (СИ) - Токарева Мария

— О том и сказ. Все создано добром и добрым изначально, но ни одно творение не обходится без вторжения зла, — вздохнул шаман, гася в юрте огни, и мрачно, почти с отвращением, продолжил: — Где-то в иных далеких мирах существовало другое яйцо. Такое же гигантское, но черное и плывущее в океане вечной ночи, мрака. И из него однажды, не в назначенный час, не в положенное время, вырвалось иное создание. Змей… Змей Хаоса. Чем-то он напоминал Белого Дракона, но нет-нет, не смейте их сравнивать. Одно их отличало, одно и самое важное: Змей Хаоса был чужд творению и созиданию. Сама его природа не позволяла создавать жизнь. Он мог лишь разрушать и поглощать, жадно насыщаясь чужими творениями. Он поглощал миры, уничтожал созданное Хранителями и самих хранителей, но не мог насытить терзающий его бесконечный голод. Его великую жадность. И однажды он пришел в наш мир. В те далекие времена не существовало еще ни войн, ни злобы, ни предательства. Белый Дракон с тихой радостью следил за своим молодым творением, которое научилось отвечать ему почти на равных, а порой даже беззлобно спорить. Тогда все дышало добротой и созиданием: люди осваивали ремесла, строили красивые юрты, намного выше и крупнее наших, и не совершали набегов на соседей. Да и зачем? Каждый делился по своей воле, и никого еще не постигла великая жажда алчности. Но вот пришел тот, кто не способен творить. Лишь искажать, нарушать и сеять Хаос. И Белый Дракон вышел на битву.

— И они сражались? Да? И Белый Дракон победил? Победил ведь, да? — оживились воодушевленные слушатели, но Ругон поднял руку, призывая к молчанию.

— Да, дети, они сражались. Многие века в разных обличиях, многие столетия Белый Дракон отгонял зло от своего творения, — медленно, как скорбную речь у могилы, проговорил шаман. — Но Змей Хаоса был силен, слишком силен. Его подпитывали все новые и новые миры, которые он разрывал и поглощал. А у Белого Дракона оставался только его несчастный мир, в котором разразилась война. Его создания уже были отравлены ядом Змея. В них поселилась великая злоба. Они забывали о том, что Хранитель создавал их добрыми. Зло застилало глаза, велело соседям захватывать имущество и дома ближних, братьям сходиться в поединках за наследство, матерям убивать детей в колыбелях, а сыновьям подстерегать с ножами отцов. Белый Дракон понял, что поединок со Змеем уничтожит мир, слишком долго он сам вел войну, слишком долго наполнял мир скорбью. А Змей Хаоса лишь больше разрастался, напиваясь чужими горестями. И тогда Белый Дракон вызвал врага на последний поединок и почти одержал верх, заставляя Змея Хаоса отступить, прекратить поглощение миров. Но и сам Белый Дракон рассыпался золотой пылью, ставшей Барьером, защитившим нас от Хаоса. По сей день стоит Барьер. По сей день мы помним о жертве Хранителя и ждем возвращения Белого Дракона, глядя на Хаос по ту сторону.

Юрта наполнилась тягучим дымом молчания. Юные орки опечаленно уставились в деревянный настил, кто-то задумчиво перебирал сальные косы, кто-то тяжко вздыхал. Малыш Дада громко зашмыгал носом, неумело скрывая выступающие на глазах слезы.

— Если Белый Дракон погиб, то кто же защитит нас? — хмуро отозвался его брат Адхи, упрямо закусывающий дрожащую губу. Ему-то уже не полагалось плакать, но очень хотелось. Шутка ли! Шаман возвестил, что Хранитель Мира погиб в неравной борьбе, а они все, несчастные творения, остались без поддержки наедине с непобедимым злом. Казалось, не только в юрте, но и во всем травяном океане Отрезанного Простора не осталось света и тепла. Зима, вечная стужа и тишь, подступала и вытягивала силы лета, подтачивая силы племени. Осталась ли надежда в этом мире? Юные орки не знали, пребывая в смятении.

Но Ругон вновь зажег огни, воскурил благовонья и убрал кости с пестрой циновки, на которой красовалось изображение Белого Дракона, сотканное из многоцветья высушенных стеблей. Шаман грустно улыбнулся, благоговейно перебирая когтями по картине:

— Белый Дракон не умер. Хранитель не может умереть: он пожертвовал собой ради всего мира, и с тех пор частица его живет в каждом из нас. Мы стали не просто его созданиями. С тех пор каждый из нас — сам хранитель золотой пылинки, частицы Хранителя. И когда настают дурные времена, когда сердца полнятся отчаянием и тревогой, мы взываем к Белому Дракону в своей душе, чтобы пережить их, стать сильнее и добрее. Помните об этом, помните, что в каждом есть Белый Дракон и Змей Хаоса. И только от вас зависит, чей голос громче позовет вас.

— Но как же Змей? Неужели он останется навечно? — спрашивали юные слушатели.

— Зло не может быть вечным, у него нет своего времени и назначенного часа. Вечность чужда ему, как чуждо творение и поддержание жизни. Говорят, однажды Белый Дракон возродится и сразит Змея Хаоса. Духи! — воскликнул Ругон, ударяя в бубен. — Духи-из-скорлупы говорят мне, и говорили отцу моего отца, и его отцу: Змей Хаоса будет побежден. Его сразит тот, кто станет Белым Драконом. Рожденный смертным творением, оказавшийся в бездне отчаяния, но не обратившийся к злу, он воспрянет над собой, и в нем вновь возродится Хранитель, Белый Дракон.

========== Глава 2. Заговор старого шамана ==========

Адхи сощурился, когда вышел из юрты шамана на яркий свет, и заслонился крупной ладонью. Рядом Дада, младший брат, потер кулачками слезящиеся глаза. То ли он и впрямь надумал разреветься, переживая за судьбу Белого Дракона, то ли надышался дыма ароматных благовоний старика Ругона.

— И что ты устроил у шамана, дуралей? — посетовал Адхи, беззлобно трепля младшего по голове. Дада только засмеялся и запищал, как неразумный теленок. Недавняя печаль унеслась легким степным ветерком, затерялась в белой ковыли.

— Но океан правда был вкусный, как парное молоко? — приставал к брату Дада, прыгая вокруг него, как прыткий кузнечик. Адхи только мотнул тугими черными косицами и рассмеялся:

— Да кто же будет пить океан?

— И Белый Дракон сотворил все из молока? — не унимался Дада.

— Да, все так и было. Взбивал-взбивал взмахами крыльев и сотворил, — кивнул Адхи, но сам-то он подозревал, что все это сказки для малышей.

Конечно, он верил в верховную суть и смысл Белого Дракона, верил в его священную жертву. Но старался не постигать умом тайное знание, крывшееся за словами шамана, за всей этой чередой непонятных символов. Взрослые никогда не подвергали речи Ругона сомнению. А вот Хорг, веснушчатый друг-ровесник Адхи, в последнее время все чаще говорил:

— Думаешь, и правда из молока мир создали? Да ты из молока, кроме масла и сыра, ничего не создашь.

— А как же кумыс? Вон как взрослые его любят! Вот пройдем посвящение и тоже попробуем, — смеялся Адхи, который уже встретил свое тринадцатое лето. Ему, как и Хоргу, грядущей весной предстояло ступить за край иного мира, чтобы встретиться с духами-из-скорлупы и обрести право называть себя взрослым.

— Кумыс! — фыркал Хорг еще накануне. — Будто из него что-то можно создать. Из молока камней не сделаешь. И зверей не сотворишь. Да и Белый Дракон совсем на нас не похож. Как он мог из своих частичек создать таких, как мы? Вот если на них похож, то они твои родители. А чем дракон на орков похож? Вот ты похож на своих родителей?

— Похож… — задумчиво скреб безбородый подбородок Адхи, озадаченно щелкая клыками. — Ну, а как же битва со Змеем? Неужели не веришь и в нее?

— Может, и верю, — неопределенно пожал плечами Хорг. И в тот день они больше не говорили о таких серьезных вещах.

Больше их занимала охота на пестрых шестикрылых фазанов. К вечеру неутомимые парнишки принесли к стойбищу целых пять тушек, а дальше им поручили ощипать и освежевать добычу. Испытание охотой считалось одним из самых важных в ритуале взросления, так что орочьи дети, и мальчики, и девочки, сызмальства готовились к нему, а заодно учились добывать себе пищу.

— А я вот и из пращи могу, и копьем, и просто когтями, — хвастался Хорг.

И Адхи радовался, что у него такой сильный и проворный друг. Сам-то он тоже научился одними когтями хватать дичь. Сказывали, что в давние времена, еще до пришествия Хаоса, орки только так и ловили себе еду. Это потом они научились строить юрты, плести цветные рубахи, ковать стальные мечи и искусно слаживать пластинчатые доспехи. Адхи надеялся, что после обряда посвящения они с другом вместе пойдут в ученики к кузнецу их племени.