Василий Немирович-Данченко - У императора
— Точно так, ваше императорское величество.
— Спасибо за верную и честную службу. Я счастлив, что у меня на Кавказе есть такие орлы!
Точно что-то подняло Амеда на такую высоту, что у него голову закружило.
Он хотел было по форме ответить: «Рад стараться, ваше императорское величество», но, вместо этого, у него вырвалось:
— Всякий из нас, из елисуйцев, рад умереть за тебя, Государь!
Ласковая улыбка осветила лицо царя.
Он поднялся с бумагами, подошёл к окну и стал их дочитывать там. Временами он отрывал глаза от них и взглядывал на Амеда, повторяя:
— Молодец!.. — видимо читал о нём. — Какие герои!.. Брызгалов, — помню… Ермоловский ещё… Спасибо, спасибо!..
И каждый раз Амед поднимался ещё выше и выше. Ему уже стало казаться, что его сердце расширилось, наполнило всё кругом, и с болью раздвигается ещё и ещё…
Государь дочитал, положил бумагу на стол и, не сводя с молодого горца величавого и ласкового взгляда, подошёл к нему. И по мере того, как он подходил, Амеду чудилось опять, что он, Амед, делается вновь всё меньше и меньше, ничтожнее и ничтожнее, до такой степени, что ему странно даже: неужели его заметят, увидят.
— Я ничего другого и не ожидал от моих кавказцев. Честь им и слава! Помни, что служба за мною даром не пропадает.
Рука Государя легла на плечо Амеду.
— В твоём лице, я всем моим горцам говорю: верьте мне и верьте России. Ни одна капля крови, пролитой за нас, не останется невознаграждённой, ни один подвиг незамеченным! Слышишь? Я щедрый должник и хорошо плачу верным слугам… И врагам тоже!.. Брызгалов уже произведён в полковники, — но он заслужил Георгия на шею и получит его. Дочь его — я беру к Государыне в фрейлины. Ему самому… — впрочем, об этом он услышит ещё… Воронцов мне пишет, что у тебя есть личная ко мне просьба. Я знаю, что ничего дурного ты пожелать не можешь! Она вперёд исполнена… Чего ты хочешь?
Амед вдруг почувствовал, будто что-то сковало ему язык. Сколько он времени думал об этой именно минуте, мечтал о ней, и вдруг, когда она пришла наконец, — ему нечего сказать. В голове ничего, только сердце бьётся больно, да взгляд не может оторваться от тех проницательных и твёрдых, в самую душу ему заглядывавших глаз.
— Ну?.. — улыбнулся Государь. — Не бойся… Говори, чего ты хочешь?
Амед сделал над собою усилие.
— Много хочу! — наивно вырвалось у горца.
— Авось я буду в состоянии дать тебе это.
— Нину хочу!..
— Что?
— Нину хочу… ваше величество… Или умру.
— Какую Нину?
— Дочь Брызгалова…
Государь отступил от него на шаг.
— Я не могу, друг мой, заставить её выйти замуж.
— Заставлять не надо… Она сама хочет…
Николай Павлович засмеялся.
— Но ведь ты мусульманин.
— Нет, ваше величество… Исса помог мне, — я верю Иссе… Бог Нины — будет моим Богом… Я ему молился, и Он услышал меня… В том пороховом погребе — я как и Нина целовал крест…
— Ну, мой мальчик, я сначала буду крёстным отцом, а потом обещаю быть твоим сватом… Думаю, что такому свату — генерал… — и он подчеркнул слово генерал, — генерал Брызгалов не решится отказать. Хочешь служить здесь, в Петербурге, — при мне?
— Нет, Государь… — откровенно ответил горец… — Я лучше там у себя буду драться за тебя… Я обещал князю Воронцову…
— Да, он писал мне…
Государь отошёл к столу и сел.
— Подойди сюда… Ты лично видел Шамиля и его наибов?..
— Да ваше величество.
— Почему некоторые крепости ему удалось взять?
— Войск не было… Везде гарнизоны сняли и отвели назад.
Николай нахмурился.
— Знаю… Между близкими людьми у Шамиля у тебя нет родных?
— Дядя мой — князь Хатхуа.
— Это его любимый наиб?
— Точно так.
— Отчего они не хотят покориться? На что они рассчитывают?
— Они клялись газавату.
— Но они побеждены, им ничего не осталось…
— Кроме смерти, ваше величество.
— Жаль убивать таких воинов! Им лучше служить мне…
Государь задумался…
— Странные люди!.. Точно средневековые рыцари. И неужели всё это должно погибнуть?!. В их лице легенда уходит из мира… Расскажи мне о последних минутах осады. Брызгалов хотел взорвать Самурское укрепление?
Амед сначала робко и неловко начал, но потом мало-помалу воспоминания прошлого охватывали его всеми недавно пережитыми ощущениями, безнадёжностью, ожиданием гибели, преданностью воле небес, внезапным счастьем нежданного спасения!.. Он уж громко и смело передавал Государю минуту за минутою весь этот страшный сначала и такой радостный потом день. Лицо его разгоралось, и он не раз замечал останавливавшийся на нём полный благоволения взгляд.
— Что у вас много таких как ты?
— Весь Елисуй, ваше величество.
— Атаки горцев на Самурское укрепление были действительно так неудержимы? Что сплотило их вокруг Шамиля?
Горец начал передавать всё ему известное, час за часом — всю осаду.
— Тебе обязаны спасением? Это ты дал знать в Дербент о прибытии Шамиля?
Амед и в этом случае остался верным сыном гор. О себе он молчал или только скромно замечал: «Меня послали, я исполнил» — и избегал всяких подробностей.
Он долго ещё оставался здесь. Государь спрашивал его о быте горных племён, о Чечне, Дагестане, о наибах Шамиля, о дорогах через Кавказ. Амед хотя и неправильным языком, но точно и кратко отвечал ему на всё. Николай Павлович несколько раз подымал на него глаза, отмечая у себя в памяти ум и знания этого юноши, выросшего в горах и не видавшего до сих пор почти ничего.
— Я не забуду тебя. Ты ещё не раз будешь мне нужен… Явись к Чернышёву, — я ему скажу, что я хочу с тобою сделать… Завтра мы увидимся на балу во дворце, и я покажу тебя Государыне. В Петербурге ты — мой гость, — о тебе позаботятся. Помни же, я — твой крёстный отец и сват. Я хотел дочь Брызгалова взять сюда, но она сама устроила свою судьбу. Мы у неё в долгу ещё… Что она делала во время осады?
Откуда взялись слова и краски у Амеда! Любовь сделала его смелым и красноречивым. Он не забыл ничего и с таким благоговением рассказывал о самоотвержении этой девушки, что Государь несколько раз останавливал его, спрашивая его о новых и новых подробностях…
— Ну, завтра сам расскажешь об этом императрице. Это её дело отблагодарить твою невесту. Брызгалов знает?
— Он меня несколько раз называл сыном.
— До свидания!.. Ещё раз спасибо за верную службу. Я никогда тебя не забуду!
Амед в розовом тумане вышел отсюда. У него было такое счастливое лицо, столько радости светилось в его глазах, что все бывшие здесь, — а комната во время его представления Государю наполнилась важными генералами и вельможами, — бросились к нему, стараясь обласкать «дикаря», которому Государь оказал столько внимания. Даже желтолицый и жёлчный генерал вдруг стал таким приветливым и мягким, что Амед подумал, — не приснилось ли ему всё, что ещё случилось здесь час тому назад.
