Максим Удовиченко - Старатели Сахары
– План твой успешен, Йахья-Ибн-Омар, но что скажет великий Фарух-Ибн-Сауд, кому Аллах милостивый и милосердный доверил узнавать его волю по знакам и звёздам? – произнес халиф, обращаясь к предсказателю и звездочёту Аль-Фаруху.
– О, великий повелитель правоверных! План Йахьи-Ибн-Омара воистину безупречен, но звёзды говорят, что поход армии великого халифа обречён на бесконечные сражения с превосходящими силами неверных! – отвечал Аль-Фарух-Ибн-Сауд, внимательно всматриваясь в выражение лица халифа.
– Так ты предрекаешь поражение?! – теряя терпение вплоть до того, что поднялся с трона, произнес халиф.
– О, великий повелитель правоверных! Я не могу ничего предрекать, я лишь могу видеть волю Аллаха всемогущего и милосердного в знаках и звёздах, – сказал Аль-Фарух, склоняясь в почтении.
– У меня были совершенно другие намерения! Я собирался возглавить поход и дойти до магрибского города Фес, куда, как мне стало известно, по воле Аллаха милосердного, недавно прибыл мой учитель и наставник Абу-Имран-Мусса, – произнёс халиф, в раздумьях всматриваясь в сверкающие в лучах солнца брызги фонтана.
– О, великий халиф! – продолжал Аль-Фарух, почтенно склонившись перед повелителем, – Я понимаю, насколько важно для Вас увидеть великого учителя и наставника Абу-Имрана-Муссу. Но знаки Аллаха всевышнего и милосердного, которые мне удалось прочитать, указывают на то, чтобы Вы, о, великий и премудрый правитель правоверных, остались с частью войска в городе, – произнес Аль-Фарух в почтенном поклоне.
– Ты смелый человек, Аль-Фарух! Тебе всегда удавалось известными лишь одному тебе способами прочесть по знакам и звёздам волю Аллаха всевышнего и милосердного, – задумчиво произнёс халиф Абдаллах, – Я последую воле Всевышнего и останусь в городе, армию же поведет в поход эмир Йахья-Ибн-Омар, – приняв непростое решение, заключил халиф, завершая совет.
– Слушаем тебя, о великий повелитель правоверных и повинуемся! – ответили все собравшиеся, склонившись в почтении перед великим халифом.
* * *Тем временем Аль-Мажнун уже сновал меж шумных рядов торговцев, настойчиво и наперебой предлагавших купить их товар. Он бросал лукаво – оценивающие взгляды на девушек и женщин, прихватил по привычке гроздь бананов и горсть фиников у зазевавшихся торговцев и вдруг совсем забыл о поручении хозяина, не удержавшись и всё-таки увязавшись за берберкой с весьма пышными формами.
Следуя за красавицей, Аль-Мажнун не заметил, как пересек площадь шумного рынка и оказался в роще финиковых пальм. Посреди опушки, на выгоревшей от солнца траве, на платяных вьюках, аккуратно лежали куски соли[9] различных размеров. Напротив каждого куска так же аккуратно были выложены золотые слитки и мешки с золотым песком[10]. Ни секунды не раздумывая, со словами «У хозяина этого добра полно, а у меня совсем нет!», – Аль-Мажнун ловко закинул в свой мешок пару кусков соли и пару слитков золота.
Аль – Мажнун на рынке Аудагоста, занят привычными делами: ворует финики и выслеживает женщин.
Несмотря на тяжёлую ношу, в душе Аль-Мажнуна появилась внезапная радость, а в ногах необычайная лёгкость. Сандалии с загнутым верхом, почти не касаясь земли, несли его обратно в сторону рынка.
Взбираясь на высокую стену, отделявшую рынок от остальной части города, Аль-Мажнун услышал за спиной громкие крики преследовавших его торговцев.
– Держи вора! Он украл мою соль! – кричал обвязанный чёрной чалмой, в длинном коричневом халате, чернокожий мессуфа, то и дело на бегу стараясь выбрать удобную позицию для броска копья.
– Этот негодяй украл моё золото! – вопил одетый в синий тюрбан и ярко-оранжевые парчовые штаны бербер – санхаджа, размахивая кривой бедуинской саблей, яростно пытаясь опередить чернокожего мессуфа и первым настигнуть грабителя.
Перебравшись через увитую плющом и диким виноградом стену, не без труда увернувшись от ударившего рядом с ногой копья, Аль-Мажнун растворился в шумной толпе рынка.
Сбивая попадавшихся на пути прохожих и ловко перекатываясь через повозки, груженные арбузами и дынями, Аль-Мажнун вдруг оказался у дверей лавки знакомого торговца парчой. Машинально сунув в руку торговца маленький мешочек золотого песка, заблаговременно припрятанный в кармане халата, Аль-Мажнун исчез за дверями лавки.
– Мустафа! Скорее неси индиго[11] и одежду знатного сонинке, – выпалил Аль-Мажнун, переводя дыхание.
– Аль-Мажнун! Но здесь песка лишь на один тюрбан! – возмутился торговец.
– Я расплачусь с тобой, как только оденусь! Да, и ещё: ты меня здесь не видел! За это получишь отдельную плату! – произнёс Аль-Мажнун, запихивая колпак, халат и сандалии с загнутым верхом в холщёвый вьюк.
Аль – Мажнун уходит от погони.
Оглядев Аль-Мажнуна со всех сторон, торговец Мустафа отметил потрясающее сходство с вельможей сонинке. Синий тюрбан с серебряной заколкой в виде полумесяца в сочетании с коричневым халатом и синими парчовыми шароварами очень подходили к вновь приобретённому иссиня-чёрному цвету лица, рук и ног, подчёркивая знатность происхождения владельца.
Расплатившись с торговцем, Аль-Мажнун, уже в новом обличии, направился выполнять распоряжения хозяина Аль-Фаруха. Не пройдя и десяти шагов от лавки торговца парчой, он внезапно наткнулся на своих преследователей.
– Смотрите, господин! – кричал чернокожий мессуфа берберу-санхаджа, указывая остриём копья на Аль-Мажнуна. – Это он! Это точно он!
– Да что ты говоришь! Глупый раб! Да укоротит Аллах милостивый и милосердный твой длинный язык! Тот был бербер, в большом чёрном колпаке и чёрном халате! А этот чёрный вельможа сонинке, в синем тюрбане, коричневом халате и синих парчовых шароварах! – произнёс, негодуя, бербер-санхаджа. – Скорее ищи вора!
И не раздражай меня своими глупыми домыслами! – добавил он, пытаясь разглядеть в бурлящей толпе рынка запомнившийся ему остроконечный колпак со звёздами.
* * *Нагрузив дородных и весьма откормленных верблюдов бурдюками с водой, глиняными амфорами с зерном и тюками с продовольствием, накормив и напоив вновь приобретённых чёрных невольников и невольниц, Аль-Мажнун повел караван в направлении городских ворот.
– Узнает ли Аль-Фарух о моей «маленькой шалости» на рынке? – размышлял Аль-Мажнун, погоняя верблюдов и скот, и время от времени покрикивая на чёрных невольников.
Жаркое сахарское солнце медленно клонилось к горизонту, раскрашивая синюю гладь сахарского неба в мягкие розовые тона.
Аль-Мажнун вдруг вспомнил, как когда-то давно, когда он был катибом[12] и одновременно поверенным в делах самого эмира[13] города Мема[14], он за свою работу был пожалован четырьмя тысячами мискалей, но решил получить ещё такую же сумму, и не придумал ничего лучше, как пожаловаться эмиру, что деньги у него украли. Призвав верховного судью города Абу-Аль-Дауда, эмир пригрозил ему смертной казнью, если тот не доставит ему похитителя. Судья Абу-Аль-Дауд искал укравшего, но не нашел никого, ибо в городе не было ни единого вора. Тогда он явился в дом катиба Аль-Мажнуна и сурово допросил его слуг, угрожая им смертью.
