Ирина Шевченко - Сказки врут!

— А к ведьме ходил, верующий.

— Ведьма, Анастасия, от слова «ведать»! — назидательно изрекла матушка. — Или знахаркой зови. Так лучше? Мама отца Алексия сколько лет выхаживала. Да и сама на все службы ходила, ещё когда гоняли за это и премии могли на фабрике лишить. Так что не стал бы он её о таких глупостях просить. Но что покойники нам после хмельного снятся — это факт.

— А как же, факт, — усмехнулась я. — Мне вот Серёжка приснился, Линкевич. Жил тут в соседнем подъезде.

После бабушкиной смерти её «двушка» досталась мне, но семья Серого к тому времени переехала в другой район.

— Я и говорю, покойники, — кивнула мама, а потом встревожено всмотрелась в моё стремительно бледнеющее лицо: — Настенька, ты что? Не знала?

Я медленно опустилась на стул. Как же это? Серый? Мой Серый?

— Тётка Марья со второго ещё весной рассказывала, весь дом в курсе, — виновато пробормотала мать. — Я тут не живу, и то знаю. Ездил он куда‑то на заработки, на буровую какую‑то. Вахты по полгода. Крайний раз поехал и не вернулся. Авария, говорят, большая была.

— Весной ещё? — до сих пор не верилось.

— Зимой. В феврале, кажется.

Я Серёжку последний раз года два назад видела. Действительно, рассказывал, что на севере где‑то работает. А ещё говорил, что бросит это дело — не нравилось так надолго уезжать.

И почему не бросил?

— Ладно, пойду я, — засобиралась резко мама. — У меня приём через два часа. Женщина одна должна прийти на первичную диагностику. Сергей Семёнович — ногу подлечить. И Светка звонила: говорит, сглазил её опять кто‑то.

— Мам, ты же понимаешь, что у теть Светы дистония? Вегето–сосудистая. Лучше бы она к невропатологу сходила.

— Невропатологу‑то, конечно, лучше. А мне — минус клиент. Что я, какую‑то дистонию не вылечу? И ты бы пришла, посмотрела. Помогла бы мне, может быть. Ты же тоже…

— Ма, я экономист–технолог. Сглаз не лечу, а порчу только бумагу посредством принтера.

На эту тему уже не раз говорено, к чему повторяться? Да и дела у меня сегодня: стирку, вон, в машинку загрузить, кабачки пожарить, Жорика покормить.

— Воля твоя, Настюша.

Красивая она у меня, любоваться не устаю. Даже в свои пятьдесят три любой молодухе фору даст: высокая, статная, русая коса, как положено, до пояса и в руку толщиной. А глаза голубые–голубые, чистые, как небо после дождя. И так не нравится, когда это небо смурнеет и между бровей пролегает глубокая складочка.

— Не сердись, — я поцеловала её в лоб, разглаживая набежавшие морщинки, — когда‑нибудь обязательно зайду.

После маминого визита в холодильнике обнаружились продукты, а из раковины исчезла грязная посуда — это ли не чудеса? Жаль только, последствия пьянства и пра–прабабкиного заклятья никуда не девались: голова раскалывалась, и вторая таблетка ничего не изменила. Ещё и новость, которая для всех давно не новость, о Сережкиной смерти. В последние годы мы совсем потерялись, встречались лишь случайно, обменивались телефонами, но так и не созванивались. А ведь Серый — мой лучший друг детства. Да что уж теперь — первая любовь. И надо же, как всё вышло.

Загрузив стиралку, я вооружилась лопатой и отправилась за гаражи, копать червей для Жорика. Сосед, заядлый рыбак, глядел с уважением, но заговорить не решился.

Вернувшись, взялась за последнее намеченное на сегодня дело — пожарила кабачки. Майонеза мама, конечно же, не купила (вредный потому что), и пришлось делать заправку по бабушкиному рецепту: уксус, подсолнечное масло и чеснок. Обмакивая золотистые кружочки в соус и укладывая их на тарелку, продолжала думать о Сером…

Думала, думала и придумала. Отправила в рот не поместившийся на тарелке кусочек, вымыла руки и набрала номер Игоря, нашего сисадмина, того самого, что пару раз пытался провожать меня домой. Любопытно, как быстро мужчины, убедившись, что им отказывают отнюдь не из кокетства, переквалифицируются в просто друзей.

— Чего тебе, Вербицкая? — недовольно отозвался «просто друг». — Суббота, шесть утра, а ты уже названиваешь.

— Какие шесть? Полпервого уже.

— Ой–ё! У меня часы стоят! А мне на три на автобус! — в трубке послышалась какая‑то возня, потом зажурчала вода… Надеюсь, вода. — Что бы я без тебя делал, Вербицкая!

— Проспал бы свою дачу, шашлыки, водку и очередную девицу.

— Всё–всё, я и так понял, насколько тебе обязан. Чем могу служить? Ты ж не только разбудить меня звонила?

— Игорек, мне нужно адрес узнать.

— Ай Пи или и–мейл?

— Домашний адрес. Человека одного ищу… Точнее, его родню.

Проще было бы спуститься на этаж ниже и поговорить с тётей Машей: она дружила с матерью Серого и весть о его смерти тоже она разнесла, наверняка и адрес знала. Но пришлось бы объяснять, зачем мне да к чему…

— Домашний? — озадачился Игорь.

— Ты же говорил, у тебя в паспортном столе связи, в РОВД и в самой небесной канцелярии.

— Ладно, попробую. Выкладывай всё, что знаешь о своём человеке. Завтра–послезавтра будет.

— А сегодня?

— Сегодня у меня дача, шашлыки и девица… если повезёт. Но если очень повезёт, то и адрес узнаю.

Повезло. Игорь перезвонил через час и продиктовал улицу, номер дома и даже телефон. Но звонить я не стала.

На кладбище я гость нередкий. Отец, дед, бабуля. За могилами присмотр нужен: сорняки выполоть, оградку подкрасить. Ходила, как на работу, к своему стыду давно уже не испытывая должного пиетета. Живыми они были мне самыми родными, близкими и любимыми, но странно было бы испытывать такие же чувства к трём гранитным памятникам. Кто‑то счёл бы это циничным. Потому ни с кем и не делюсь подобными мыслями. А настоящие памятники им — у меня в сердце. Навсегда. Этим тоже не делюсь.

Но Серый… Страшно было представлять его фотографию, прикрученную к каменной плите. Молодой, красивый парень: тёмные волосы вечным ёжиком, ямочка на подбородке, глаза–угольки. Но до кладбища — и это ещё страшнее — увидеться с его семьёй.

Надела голубое платье. К глазам идёт, но главное, скромненькое: и вырез не глубокий, и длина приличная. Расчесалась, отстраненно и уже не впервые подумав, не отрастить ли косу, как у мамы — была бы не хуже, волосы у меня тоже густые, только с рыжинкой… были бы, если бы не подкрашивала. А так аристократический пепельный оттенок, как у бабушки, но у неё тоже коса была, а у меня — короткая стрижка «быстрый старт», как я её называю: щёткой пригладила, и готова к свершениям.

— Веди себя хорошо, — наказала я Жорику, покидая квартиру.

Вернусь, и будем с тобой вместе грустить.

— Здравствуйте, Вероника Алексеевна. Вы меня, наверное, не помните. Я — Настя, внучка Аллы Викторовны, мы дружили с Серёжей…

Остановив лифт между этажами, я репетировала то, что собиралась сказать матери Серого.