Александр Кулешов - Мир приключений. 1984 год
Я понимаю его. Он недавно окончил всего-навсего трехмесячные курсы санинструкторов. Умел крепко раны перевязать, ногу при вывихе вправить, укол сделать. Но здесь нужен был опытный врач-хирург. А где его найдешь в этом высокогорном кишлаке?
В соседней комнате радист, подобрав под себя ноги, пытается установить связь со штабом полка. Надо сообщить сведения о противнике. Как-то попытаться спасти мальчика. Не то пурга мешает, не то сели батареи — в эфире один треск, никто не выходит с нами на связь. А мальчику все хуже и хуже. И вдруг радист поднял руку, просит тишины. Слушает внимательно, что-то записывает в блокнот. Поплотнее прижал наушники, сам заработал на ключе, заговорил на своем языке в эфире. Значит, с рацией все в порядке. Связист повеселел, докладывает с улыбкой.
— На связи советские товарищи! Что прикажете доложить?
А я, признаться, и не знаю, что сказать советским товарищам. Попросить, чтобы прислали вертолет, врача для Махаммада? Но вправе ли я рисковать жизнью нескольких советских воинов, чтобы попытаться спасти жизнь одному мальчику? Кто может летать в такую погоду? Вон как завывает ветер за стенами. А радист словно мысли мои читает — говорит с уверенностью, как само собой разумеющееся:
— Они могут… Я видел… Летают в такую погоду… Они же русские!
Собирался закурить, передумал, прячу пачку сигарет в карман. Еще несколько шагов от стены до стены. И решаюсь!
— Выходите на связь! С советскими товарищами! Передайте: “Нуждаюсь в помощи!”
Не знаю как, но в эту дьявольскую непогоду, когда в двух шагах ничего не видно, он нашел наш отряд. Завис над кишлаком, надрывно ревет мотор, а самого вертолета не видно из-за снежной завесы.
Все было похоже на волшебную сказку. С двадцатиметровой высоты, раскачиваясь на ветру, как маятники старых стенных часов, с неба по трапу спускались две человеческие фигурки. Чем ближе к земле, тем они становились выше ростом. Не дожидаясь последних ступенек, русские прыгают в глубокий снег. Вертолет сделал свое дело. Уплывает вместе с ним и шум мотора. Мы спешим к своим друзьям. За плечами у каждого рюкзак, одеты в белые бараньи полушубки. Представляются, как и положено настоящим солдатам, чеканно по уставу, лихо вскинув руку к шапке-ушанке.
— Лейтенант медицинской службы Петров!
— Сержант Ниточкин!
Я, по старому нашему обычаю, троекратно обнимаю гостей.
…Нам не нужен был переводчик. Лейтенант Петров свободно говорил на фарси. Увидев удивление на моем лице, пояснил:
— Отец — специалист по восточной истории, привил любовь к фарси с детства.
И сразу же о раненом с расспросами, заторопил, зашагал легко и быстро…
Спустились сумерки. Я ждал доктора во дворе, по которому расхаживали, кудахтая, голодные куры. Лейтенант вместе с Ниточкиным долго осматривали мальчика. Вышел один, без полушубка, взволнованный. Охотно взял сигарету из моей пачки, молча закурил. Петров хоть в халате медицинском, а на доктора не похож. Нет у него этакой солидности, докторской важности. У нас в Афганистане на доктора молятся, как на святого. Еще бы! На пятнадцать миллионов жителей Афганистана врачей приходилось до Апрельской революции чуть более тысячи. И лечили они только богатых и знатных людей. Многие бойцы моего отряда врачей и в глаза никогда не видели. Где их найдешь вот в таких кишлаках, как этот?
Мне повезло… Мой дядя по матери был доктором. Ходил он как индюк надутый, в глаза никому не глядел, слово молвил — что жвачку жевал. А этот в движениях быстр, глаза добрые, внимательные, голубые, как небо в ясный день. Белобрысый, губы девичьи, пухлые…
— Ну что, лейтенант, плохи дела у мальчика? — спрашиваю я его.
— Плохи, — говорит он тихо. — Две пули в брюшине. Надо срочно оперировать!
— Как, прямо здесь?
— Здесь… Ниточкин уже готовит раненого к операции.
— А ты не боишься ее делать?
— Откровенно? Очень боюсь. Это же моя первая операция в полевых условиях.
Не докурил, вмял с силой носком сапога окурок в снег.
— А может, не стоит… Зачем такого маленького перед смертью мучить… — неожиданно сорвалось у меня с языка.
Лейтенант так посмотрел на меня, что я отшатнулся. А он повернулся через левое плечо, одернул халат и твердой походкой пошел в дом.
…В комнату, где предстояло делать операцию, солдаты внесли топчан, покрыли его клеенкой. Это будет операционный стол. Другого не найти. Пусты крестьянские дома, нет здесь ни столов, ни стульев. Привыкли сидеть на полу, поджав под себя ноги. Мы собрали все керосиновые лампы, какие нашли в кишлаке. Заправили керосином, поправили фитили, чтоб не коптили, отдраили стекла от- копоти… Зажгли. Светло как днем. А он все недоволен.
— Это не свет, а черт знает что… Неужели больше ничего нельзя придумать? Думайте, думайте, командир!
Придумал. У нас в отряде было несколько больших и ярких японских электрофонарей. Дал команду. Принесли. Несколько солдат будут светить во время операции.
— Мне нужны такие, чтоб хорошо светили, не дергались, крови не боялись во время операции. Смышленых и расторопных.
А сам над тазом медным нагнулся, стал мыться, готовиться к операции. Ассистировать будет сержант Ниточкин. Он же будет выполнять обязанности операционной сестры. Ниточкин по образованию фельдшер. Тесен операционный халат в плечах коренастому сержанту, руки сильные, с бугорками пухлых вен. Он готов, ждет только приказа лейтенанта. И он поступил. Вспыхнули яркие лучи, хирург склонился над мальчиком. Операция началась, и вдруг полоснула далекая, глухая автоматная очередь. Незамедлительно ей ответила встречная, уже громкая и длинная. Застучал, захлебываясь, пулемет. Это совсем рядом огонь ведет первый пост. Влетел, что вихрь, связной:
— Душманы! Спустились с перевала, выходят к околице!..
— Гаси свет! В ружье! — приказываю.
— Отставить! — неожиданно резко и громко на фарси командует лейтенант.
Солдаты в растерянности: кого слушать, браться ли за автоматы или светить фонарями? А он снова громко и повелительно:
— Свет! Давай на меня! Свети лучше… Да не дрожите вы…
Совсем рядом ахнула мина, посыпалась глина с потолка. Дальше рисковать было невозможно.
— Прекратить операцию! Слушай мою команду! Петров даже головы не повернул. Молча работают с сержантом.
— Лейтенант, вы с ума сошли! Бой начался. Надо гасить свет, если не желаете стать мишенью для душманов!
— Да полно вам, прекратить истерику! — осадил меня чужим, незнакомым голосом. Оторвался на миг от стола, повернулся ко мне, лицо закрыто, видно только глаза… Смотрят на меня строго it холодно. — Не мешайте работать… Ваше место в отряде… Идите, принимайте командование, занимайте круговую оборону, бейте в хвост и в гриву этих мерзавцев!
