Жорж Арно - Плата за страх
— Живо, живо, там уже почти не осталось воды! Шофер кивает головой и уезжает, ничего не ответив. Он тоже весь обливается потом.
«С чего бы это сегодня так жарко?» — говорит про себя инженер.
Он снова садится за руль. Автоцистерна идет слишком быстро, она тяжелее «пикапа» и не буксует; ее уже не догнать. Кроме того, облако пыли, которую она вздымает, ослепляет Риннера, сушит ему горло. Он останавливается, дает автоцистерне отъехать подальше. Успокоившись, он достает сигарету, закуривает, затягивается глубоко и неторопливо. Выключив зажигание, машинально нащупывает ручку приемника, вертит ее то вправо, то влево. Станция Лас Пьедрас, расположенная на скале над портом, ведет передачи в радиусе трехсот миль.
— Ах-ха-ха! Ах-ха-ха! — надрывается певец-негр, выступавший в клубе компании три недели назад.
Ах-ха-ха, я хохочуИ удержаться не могу.На черта неграм жизнь дана,Когда она, как мы, черна,Ах-ха-ха!
Вдруг радио умолкает, свет гаснет. Проклятая, мерзкая тишина равнины воцаряется в ночи. Риннер нажимает на стартер раз, другой. Ничего. Тока нет. Стрелка амперметра, освещенная сигаретой, не реагирует. Янки чувствует себя чужим в этой пустыне. Враждебность окружающего его пугает.
Ударом ноги он захлопывает дверцу, на секунду задумывается, потом просовывает руку в окно, берет с сиденья сигареты и спички. Луч фонарика, подвешенного к поясу, прыгает впереди него. Риннер погружается в ночь.
Семь километров по песку — хорошенькое дело! Впрочем, вторая автоцистерна и без него успеет съездить за водой. Больше всего раздражает то, что приходится все время смотреть под ноги, а то собьешься с дороги. Если бы не это, ночная прогулка была бы не так уж неприятна. Он дышит полной грудью, подставляя лицо ветру. Небо то и дело бороздят падающие звезды. Столько желаний не загадать… Он идет, идет, проверяя пройденный путь по часам, и удивляется, что не видно ни огней вышки, ни фар второго грузовика. Его охватывает беспокойство, угрызения совести: ведь индейцы остались на буровой одни. Правда, старший мастер получил точные инструкции, но… Только бы они не вздумали менять режим подачи раствора. Этот мастер собаку съел на своем деле. И все же он поступил неосторожно.
Отблески факела Анако озаряют местность, но этот свет не успокаивает. Шестнадцатая буровая стоит в низине; ее увидишь только тогда, когда упрешься в нее носом.
Американец останавливается. Вдруг он замечает, что впереди уже нет следов. И сзади тоже: человек слишком легок, чтобы оставить отпечатки на твердой корке спекшегося песка. Стоило ему зазеваться, и вот он заблудился. На секунду он присаживается, собирается с мыслями. Вдруг все вокруг озаряется нестерпимо ярким светом, свидетельствующим, что он не так уж далеко от цели; и тут он понимает, что его буровая взлетела на воздух.
Свет ослабевает, но не гаснет. Железные осколки со свистом проносятся над головой, напоминая ему войну. В ужасе — а вдруг все произошло по его вне! — Риннер бросается бежать. Лишь благодаря чистой случайности он бежит к месту взрыва, ибо страх пересиливает в нем желание увидеть все своими глазами. Вдруг что-то ударяет его в грудь, он спотыкается, делает два больших скачка и падает на песок. Медленно поднимается — ноги его налились непонятной тяжестью, — сплевывает набившуюся в рот грязь и идет дальше. У него перехватывает дыхание. Нужно остановиться; он валится ничком на песок и, словно во время бомбежки, бессознательно всем телом вжимается в землю.
Старые правила еще никогда не подводили, и вот он уже снова на ногах…
До места добирается уже не тот здоровенный, чуть простоватый весельчак, каким его знают приятели по «Круду». Это человек с окровавленным и залепленным грязью лицом; он еле волочит ноги, сердце его разрывается от безумной гонки в темноте; он плюется кровью и сам не знает, что это — осколок или что-то лопнуло в горле… В ужасе смотрит он на столб огня, в котором корчится скелет буровой.
Пламя с новой силой взметнулось к небу. Ветер относит его языки за сотни метров, где они с треском опаляют землю. Ветер усиливается. Но столб огня, вздымающийся в небо, разворачивая исковерканное железо, сильнее ветра. Буровая вышка раскололась надвое, раздавив своей раскаленной массой компрессор и козлы, где рабочие складывали одежду, когда приходили на смену. Теперь пламя поглотило скелет вышки, которая стала как будто выпрямляться, словно желая принять прежний вид и вновь заработать. Неподалеку огонь пожирает грузовики, цистерны которых уже взорвались. Пять тонн воды, выплеснутой на горящую нефть и бензин, еще больше оживили огонь. Горящие машины, ничтожные в сравнении с пылающей буровой, завершают картину трагедии.
В стороне от бушующего огня, цепляясь Друг за друга, стоят на ветру два индейца. Глядя на пламя, они выкрикивают раздирающие душу слова на диалекте гуахарибо, слова страха и смерти. Американцу не обязательно знать их язык, чтобы понять эти слова. Тринадцать индейцев погибли в огне, и эти двое словно обезумели. Да и сам Риннер, пожалуй, тоже…
О том, чтобы приблизиться к этому бушующему кратеру, из которого вырывается столб огня совершенно правильной цилиндрической формы, не стоит и думать. Риннер с ужасом понимает, что эти двое могут донести следственной комиссии о его временном отсутствии. Тринадцать уже мертвы… Да, эта ночь все больше и больше напоминает ему войну. Пожалуй, проще всего было бы укокошить и этих двоих, тогда катастрофу можно будет объяснить по-своему, свидетелей не останется. Но решиться на такое Риннер не в силах. Что это — совестливость или проклятая бесхарактерность? Мысли у него начинают путаться.
Он подходит к индейцам, видит их страшные, обожженные лица. Волосы, брови, ресницы у них обгорели, но они этого даже не замечают. Индейцы не плачут, может быть, потому, что не умеют плакать. Риннер пытается с ними заговорить:
— Как это произошло? Как?
Они не отвечают, и он понимает, что они его не слышат, потрясенные гибелью своих товарищей.
Шесть часов спустя откуда-то слева из-за горизонта донесся резкий, настойчивый вой сирены. Начальник девятнадцатого участка услышал шум взрыва, увидел огонь и сразу же позвонил в лагерь Лас Пьедрас. На место происшествия прибыла санитарная машина компании «Круд». На землю соскочили санитары и бригада спасателей — семь человек в касках и асбестовых костюмах.
Они нашли начальника шестнадцатого участка инженера Риннера скорчившимся на песке рядом с трупом одного индейца; второй тоже умирал.
— Боже мой, боже мой! — без конца повторял американец.
