Александр Барченко - Из мрака

— Сэр?

Председатель приказал нетерпеливо:

— Переодеться!

При помощи выросшего из-под земли черномазого «боя» переменил крахмальное бельё на прозрачную сетку-сорочку из индийской крапивы, сунул ноги в плетёные бабуши.

В лёгкой, как паутина, чесуче направился по коридору туда, где на матовом стекле двери выгравировано: «Smoking-room». Окунулся в благоухающие облака дыма хороших сигар. Здесь, на теневой стороне, среди стен, пронизанных системой охлаждающих труб, под потолком, трепещущим «пунками», было почти прохладно. И, несмотря на ранний час, была масса народу. Сидели на низких оттоманках и пуфах, обтянутых шёлком, в тростниковых креслах-ленивках, в шезлонгах.

Вновь прибывший едва успел переступить порог, а со всех сторон неслись разом вспыхнувшие:

— Моо-нинг! Алло! Нет!

Отовсюду тянулись для пожатия выхоленные руки с ногтями «под китайского мандарина», с лимонно-жёлтыми мягкого золота перстнями, солитеры которых бросали снопы радужного света. Французский коммерческий агент, едва не вывалив соседа из кресла, бросился навстречу, успел перенять председателя. Тотчас, с видом заговорщика, цепко впившись в локоть, потащил к окну. Зашуршал утренним биржевым бюллетенем.

По крайней мере, добрый десяток представителей крупных предприятий немедленно сгруппировался с видом репортёров в корректном отдалении. В руках появились карнэ. И таинственные иероглифы пятнали миниатюрные листочки всякий раз, как уста вдохновителя треста колебали воздух названием цифры.

А вдохновитель, рассеянно пощипывая седую бородку, кидал фразы мягким, сипловатым баритоном полушутливо, полусердясь. Изумлялся, что всем этим, живущим исключительно коммерческой жизнью, людям простейшие, с его точки зрения, вещи кажутся небесным открытием. Пытливо бродил из-под пенсне зоркими глазами, будто нащупывал что-то по углам, затянутым сизою дымкой сигарного дыма.

Суховатый, негромкий, очень вежливый голос окликнул рядом:

— Сэр!

Председатель живо обернулся:

— Саммерс? Рад вас видеть. Особенно рад… Идиот Джемс передал вашу карточку и не заикнулся о том, что вы ожидаете. Вы меня извините.

Стройный мускулистый блондин в форменном хаки и гетрах, с клапанчиками артиллерийского капитана, вежливо улыбнулся серыми холодными глазами, дружески пожал сухую руку биржевого оракула.

— Боюсь, что мне следует просить у вас извинения, сэр. Я гоняюсь за вами, как за мусбийцем-дезертиром. Держу пари, что вы не надеялись встретить мою унылую физиономию в Дели!

— Тем более рад, что встретил. Удивительно кстати! Масса новостей. Ждите меня на веранде, я сию минуту.

Председатель торопливо пожал руки ближайшим соседям, с комическим ужасом отшатнулся от француза-агента, нагнал капитана в коридоре. Взял под руку и кинул, понизивши голос:

— Я только что от его светлости.

Сумрак коридора погасил острую искру, вспыхнувшую на минуту в холодных серых глазах англичанина. Он отозвался односложно, по-видимому без особого интереса:

— Э?

Председатель повторил:

— Только что от его светлости. Дело сделано. Что вы на это скажете?

Англичанин минуту молча оттискивал подошвы на мягкой циновке половика. Потом сказал с некоторым удивлением:

— Что я скажу? Но ведь я не имею представления о том, зачем вы там были.

— Разве до вас не дошла моя телеграмма? Впрочем, что я? Как же она могла дойти, если вы третий день из Бенареса. В таком случае, сэр, для вас дело ещё интереснее. Ну, ладно. Заодно, на веранде.

— Из ваших телеграмм, — начал англичанин, придвигая к бамбуковому столику шезлонг, — из ваших телеграмм, дорогой сэр, я вывел заключение, что вы посетили Дели на прошлом съезде. Не так ли? Насколько мне помнится, вы в тот раз были приняты его светлостью. Стало быть… Впрочем, вы, быть может, имеете в виду ту же аудиенцию?

Председатель нетерпеливо скомкал накрахмаленную салфетку, принял из рук бронзовой живой статуэтки высокий стакан с толченым льдом и нажал рукоятку сифона.

— Ничего подобного, — отозвался он, размешивая соломинкой замутившийся херес. — Ничего подобного. Я сейчас из дворца.

— Концессия, надеюсь, по-прежнему за нами?

— Э! Концессия! Концессия была у меня в кармане, когда я о ней ещё только подумал. Эти голландские Питеры отлично понимают, где пахнет жареным. Просмотрите-ка эту телеграмму.

Капитан с интересом развернул синий, порядком захватанный бланк, вскинул глаза на дату, изумлённо покривил губы.

— Да-да, — подтвердил председатель, — вчера, сэр, вчера. А сегодня уже всё улажено. Что вы скажете?

Англичанин ещё раз внимательно пробежал текст, аккуратно сложил депешу и протянул через стол владельцу.

— Вы говорите, вам уже удалось выйти из этого положения?

— Ол-райт.

— Каким образом?

— Вы не догадываетесь?

— Даже представить себе не могу. Такой короткий срок.

— Короток для вас. Вы, молодёжь, жить не торопитесь, а нам, старикам, и то слава Богу. Час-то шестьдесят минут, а каждая минута — шестьдесят секунд. — Председатель покачал в воздухе губами соломинку, поглядел вниз, на бульвар, где вспыхнули звуки военного оркестра, продолжал медленно: — Когда забастовка охватывает такой огромный район, как арендованные нами участки, одна надежда на какое-нибудь острое выступление, с политической подкладкой, угрожающей общественному, скажем, спокойствию. В таком случае можно обратиться к содействию правительства, вызвать войска, словом, ликвидировать дело в два слова. Но эти артисты — вы видели телеграмму — стоят исключительно на почве экономических требований. И, что самое главное, за спинами этих наивных пролетариев, вне всякого сомнения, стоят те же капиталисты. Да, да! Местные, разумеется, колониальные. Им вовсе не улыбается выпустить такой лакомый кусок. Словом, можно держать пари, что голландское правительство пальцем не шевельнёт в нашу пользу. Знаете, что я предпринял?

— Даже не догадываюсь.

Председатель оторвал листочек блокнота, на котором по дороге с приёма набросал телеграмму, протянул собеседнику.

— Смело! — выпустил тот через зубы, высоко поднимая рыжеватые брови.

— Прибавьте: «и коротко», — поправил председатель. — «Сутки на ультиматум. Немедленный расчёт».

— Вы надеетесь, что рабочие уступят?

— Ни в каком случае. Твёрдо убеждён, что нам придётся выплатить кругленькую цифру и остаться с одними агентами на месте.

Уравновешенный англичанин почти сердито развёл руками, сказал не скрывая раздражения:

— В таком случае категорически отказываюсь что-нибудь понимать.