Как три мушкетëра - Бушков Александр Александрович
– Жертва аборта, – сказал дядя Гоша. – Я имею в виду несделанного. Культурно выражаясь, раздолбай, а некультурно... Ну, вы поняли. Мама заведует универмагом, самым крупным в регионе, в Систему, конечно, входит. Так что чадо росло, ни в чем себе не отказывая. В девятый класс не пошел, закончил мореходку, и маменька его быстро пропихнула не просто в Черноморпароходство, а на кораблик загранплавания. Продержался два рейса. После второго взяли с джинсой и журналами для взрослых, упрятанными крайне бездарно. Мореходную книжку забрали, выперли в шею. Мамаша его попыталась пристроить к кое-каким своим делам, но сама вскоре признала, что толку от ребеночка мало, и делу от него никакой пользы, кроме вреда. Пару лет болтался, пытался пристроиться там и сям. Кагалы его не приняли – там мозги особенно в пене. Какое-то время сутенерствовал, но без серьезных покровителей – а потому быстренько взяли за жабры и посоветовали бросать это дело, иначе посадят. Одним словом, мизерабль тот еще...
* Мизерабль (франц. mis rable). Жалкое, несчастное существо. Ничтожный человек, негодяй.
– Он и правда грек? – спросил Мазур.
Дядя Гоша смачно хохотнул:
– Тот еще... На восьмушку. Прадедушка у него был грек, а других эллинов в роду не имеется. Сел он четыре года назад по двести шестой. Светило два года, благодаря мамуле получил полгода. Вышел неимоверно блатной, стал разводить понты – но ребятки посерьезнее из той же шатии с него быстренько спесь сбили. У нынешней молодежи двести шестая – наподобие гриппа. Кто-то хоть раз да переболел. Один сел, а полсотни не сели. Подумаешь, двести шестая...
Мазур старательно сделал равнодушное ко всему лицо. Под двести шестую, или, в просторечии, «хулиганку», он и сам мог угодить пару – тройку раз и в ранней юности, и в курсантах. Такая уж статья. Можно словить и за драку на танцах, и за товарищескую встречу по вольной драке в темном переулке с компанией таких же соколиков, как сам, и за оборванную для девушки клумбу в центре города. Да мало ли что под двести шестую подогнать можно.
И за Колькой Триколенко подобное сыщется, и даже за Лавриком. Действительно, наподобие гриппа...
– Ну вот, – продолжал дядя Гоша. – После отсидки он и решил перекинуться в греки – прежняя фамилия чересчур уж уши намозолила. Прадедушкины документы остались, мамочка кого-то смазала в паспортном столе – вот и получился из Григория Вараксина Георгиос Ставракис. Сначала посмеивались, потом как-то привыкли. Все равно – Жора и Жора, хоть Ставракис, хоть Кастракис. Вообще, на дурех из курортниц действует: грек на белоснежной «Волге», ага. Особенно на интеллигентных дурех – Жора дурень, но хитрый. Подчитал греческую историю, кое-что старательно запомнил – и вкручивает теперь помянутым интеллигенткам, что его прапрадедушка – герой греческой борьбы за свободу, янычар перочинным ножиком резал, с самим поэтом Байроном вино пил. И проскакивает порой. Интеллигентные дурехи – оне иногда сексапильные бывают. И млеют особенно от Байрона. А вот теперь мы плавненько перейдем к самой интересной для вас фигуре, после которой Жорку придется из главных фигурантов разжаловать. Ага, я вижу, Костя понял... Ну да. Жоркин хозяин, он же, в Жориной терминологии, большой босс. Тот самый, что воспылал к вашей Верочке. Каковые воспылания у него происходят так часто и регулярно, что это уже не хобби даже, а что-то другое...
– Ну да, – сказал Мазур. – Жора говорил. Цеховик из крупных.
– Кирилл... – мягко, но настойчиво прервал дядя Гоша. – Не лезь поперед батьки в пекло, я тебя душевно умоляю... Ну да, Жора говорил... Это он явно не хотел раньше времени светить хозяина. И не цеховик, и в Систему не входит, разве что с ней контачит по мелким бытовым делам... как, кстати, многие. Потому что, без дураков, будет покрупнее любого из них. Даже иных кавказских орлов, от которых к Системе разные ниточки тянутся. Фомич. Это не кличка, а отчество. Чупров Сергей Фомич. Начальник строительного управления семнадцать дробь четыре. Крупнейшее стройуправление вот в этом немаленьком регионе, – он очертил колпачком авторучки неровный овал площадью раз в шесть больше «его района». – Как сказали бы импортные люди, монополист. И оч-чень серьезный миллионер. Миллионов, правда, ни у кого не выпало случая подсчитать, но их там изрядно.
– Начальник стройуправления? – с некоторой иронией бросил Морской Змей. – И откуда...
Дядя Гоша прервал его так же мягко-настойчиво, как совсем недавно Мазура:
– Коля, когда будет время, я обязательно прочитаю краткий курс о том, как в строительном деле становятся миллионерами. Только, мне думается, Константина сейчас гораздо больше интересует сама персона?
– Именно, – сказал Лаврик. – Краткий курс я потом и сам с удовольствием послушаю. А сейчас – прожектор на саму персону...
– Фомич – человек сложный, – сказал дядя Гоша. – И какой-то одной краской я бы его малевать не стал. Хотя сказать можно и иначе: жизнь у него получилась, как зебра, полосами, причем не черно-белыми, а разноцветными. Пятьдесят три года. Воевал, ранения имеет, награды. После войны выучился на инженера-строителя. Строил много, строил хорошо – впрочем, он и теперь много и хорошо строит... есть и трудовые награды, поговаривают даже, что к пятидесятипятилетию хотят дать Героя соцтруда. Это одна сторона его личности. А другая сторона в том, что однажды он – когда точно, понятно, неизвестно – понял, как можно брать, сколько можно брать и как делать, чтобы не попасться. Лично я подозреваю, что надоумили старшие товарищи. Такое не в одной профессии бывает: отводят однажды в уголок старшие товарищи, зубры седые, и объясняют, что к чему. Или умный человек однажды сам на нечто такое наталкивается, начинает изучать – и понимает, что перед ним за система и какие там денежки крутятся. И понимает еще, что свободно можно иметь долю от этих денежек, регулярно и помногу. Кто-то отказывается. А кто-то – нет. Фомич не отказался. Я так прикидываю, довольно давно – хотя, повторяю, ничего толком неизвестно насчет хронологии и тому подобного... Здесь он седьмой год, поднял управление гораздо выше, чем оно порхало до него, а скоро поднимется еще выше. Вы нашу стройку видели? Новый санаторий у Козьей речки?
– Мельком, – сказал Лаврик. – Проезжали мимо на пляж. Но помню – с размахом дело идет. Несколько корпусов, и немаленьких...
– А вскоре размаху будет еще больше, – сказал дядя Гоша. – Есть правительственное решение на следующую пятилетку – и оставшиеся два с половиной года этой: построить вдоль побережья одиннадцать, включая наш, санаториев и домов отдыха. Пять объектов отписаны другому стройуправлению, шесть – Фомичу. Не под ключ, но как минимум под крышу. Фомич справится. Тем более что под этот проект ему подбросят и техники, и людей, и фондов. Не стройка века, конечно, но и не девятиэтажка панельная... Достаточно этого?
– Вполне, – сказал Лаврик. – Как я понимаю, при всем этом размахе можно блестяще применить обе стороны личности нашего будущего Героя соцтруда?
– Именно, Костя. Переходим к бабам? Краткая история предмета?
– Именно, дядя Гоша, – в тон ему сказал Лаврик. – История предмета, применяемые методы, последствия, если таковые имелись...
– История, можно со всей уверенностью сказать, началась именно здесь, благодаря нашей специфике – санаторно-курортная зона. Фомич – человек одинокий. Жена умерла лет восемь с половиной назад. Рак. Я не стал уточнять, чего именно, по-моему, это никакого значения не имеет?
– Не имеет, – кивнул Лаврик.
– Сыну – двадцать девять. Трудовую династию продолжать не стал – по какому-то неизъяснимому движению души подался в геологию. В армии не был, сразу после школы поступил в Московский геологоразведочный – ну, а дальше началась обычная кочевая геологическая жизнь. Сейчас он – я точно не выяснял, нужды не видел – где-то за Уралом.
С отцом, судя по всему, отношения нормальные, в отпуск каждый год приезжает сюда, к Фомичу. В последний раз, в этом июле, приезжал уже с невестой.
