Валентин Аккуратов - Мир “Искателя” (сборник)
Формально инцидент можно было считать исчерпанным: нарушения нет, а если и встретили кого, так на нейтральной воде. Там ходить никому не возбраняется. Но Рябов не спешил ставить точки над “и”.
Еще в штабе он рассудил, что шпионам нечего делать на голом каменном острове, где к тому же находится погранзастава. Невода — вот что привлекло нарушителей. Такие случаи не в диковинку. Не только рыбу — снасти тащат. А здешний невод сам в руки просится. Стоит — удобнее не придумаешь, у самой границы. Чуть что, заварушка какая — со всех ног в нейтральные воды. Как сейчас, например. Но уйти — не значит не вернуться. Браконьеры везде одинаковы, будут кружить что волки, дожидаясь своего часа. Тут и нужно помочь им — исчезнуть, затаиться до поры до времени…
Рассвело совсем, и отсюда, из бухточки, где укрылся корабль, Барьерный был виден как на ладони — угрюмый, весь в трещинах и развалах шестидесяти метровый утес. Снег не держался на каменной вершине утеса, и на ней отчетливо выделялся оставшийся с войны расколотый надвое железобетонный дот. Когда-то страшный, а теперь безжизненный, дот, словно череп, взирал перед собой пустыми черными бойницами.
Цепь заснеженных гор подпирала низкое небо; с них прямо в море сползали мокрые кучи облаков. Громадные и неповоротливые, как айсберги, они не обладали их весом и плотностью — ветер рвал, трепал и разносил во все стороны серо-белую податливою массу.
Дважды, как из-за угла, корабль “выглядывал” из-за Барьерного, и оба раза возвращался в укрытие — море было пустынно. Однако Рябов не унывал: не сейчас, так ночью, но браконьеры вернутся — в этом он был совершенно уверен. Он попросил принести себе чаю и в ожидании его прохаживался по рубке, поглядывая через стекло на высунувшиеся тут и там из воды усатые нерпичьи морды. Зверей разбирало любопытство. Они плясали на волнах и толкались, словно старались занять места поудобнее.
Попить чаю Рябову все же не пришлось. В дверь неожиданно просунулся радист.
— Радиограмма, товарищ командир! — переводя дух, сказал он и протянул Рябову наскоро заполненный стандартный бланк.
— Час от часу не легче! — с сердцем сказал Рябов, пробежав глазами торопливые строчки, подписанные неизвестным ему человеком, судно которого терпело сейчас бедствие где-то к норд-осту от них.
Он сжал в кулаке радиограмму, сосредоточенно обдумывая сложившуюся ситуацию.
События развивались стремительно и совсем не так, как бы хотелось Рябову. Он уже не мог по-прежнему отстаиваться под защитой Барьерного — долг моряка требовал от него немедленных действий по оказанию помощи попавшим в беду людям. С другой стороны, уход из охраняемого района был чреват нежелательными последствиями: уходя, они оставляли район на откуп браконьерам, которые могли вернуться в любую минуту и ограбить невод без риска быть пойманными.
И тем не менее Рябов ин секунды не колебался в выборе решения, и оно было тем более справедливо: в этой части океана, лежавшей в стороне от столбовых морских дорог, они были, вероятное всего, ближе, чем кто-либо другой, к месту аварии, если не единственным кораблем вообще.
Рябов прикинул по карте расстояние. Да, он не ошибся: два часа форсированного режима понадобится машинам, чтобы перебросить корабль в ту точку океана, где борются сейчас с водой люди. И еще неизвестно, что там, — будут ли они снимать только их, этих людей, или, быть может, придется тащить и само судно. Если второе, им будет туго: ветер уже заходит, и при чистом осте, который подоспеет как раз к их приходу, будет валять корабль как ваньку-встаньку.
— Передайте им, — Рябов повернулся к радисту и потряс радиограммой. — Идем на помощь. — Потом на обратной стороне бланка набросал свой текст. — Это в базу!
Неудачник болтался на волнах, как скорлупа от семечка. Едва рассмотрев его в бинокль, Рябов присвистнул от удивления: перед ними был бот, как две капли воды похожий на тот, что они видели утром.
— Дела-а… — протянул Рябов. — А, помощник?
— Дела, — подтвердил тот.
И хотя еще не было ясно видимой причинной связи между событиями последних часов, Рябов помрачнел. Ему очень не понравилось такое сходство; он готов был поклясться, что за всем этим кроется какой-то подвох. Бот приближался. Рябов без прежнего энтузиазму, с подозрительной настороженностью вглядывался в выраставшие на глазах обводы чужого судна, словно по ним хотел уяснить себе причину охватившей его тревоги.
— Подходить правым бортом! Боцману подняться на мостик!
— Вот что, старшина, — сказал Рябов, когда боцман белкой взлетел по трапу, — пойдете сейчас на бот и выясните, в чем там дело. Какая нужна помощь, могут ли идти своим ходом.
— Есть!
— Все, идите.
Суда сблизились. На бот полетели выброски. Там их ловко поймали, вытянули швартовы из воды и стали выбирать по мере того, как приближался “охотник”. Пятерка заросших бородами людей в блестящих от брызг штормовках и высоких сапогах стояла на тесной палубе, всматриваясь в пограничный корабль.
Взвизгнули сделанные из автомобильных покрышек кранцы. В узком пространстве между судами захлюпала сжатая бортами вода — “охотник” плотно, как на присосках, пристал к скользкому пузатому телу бота.
Боцман перешагнул через леера и одним махом очутился на его палубе. От пятерки отделился один, как видно, шкипер и, разводя руками, принялся что-то объяснять боцману. Потом они вместе прошли на корму и, согнувшись, один за другим нырнули в узкую дверь тамбура. Минут через двадцать они вновь показались на палубе.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Рябов, когда боцман, грязный и мокрый, поднялся на мостик.
— Дырка, товарищ командир, — ответил тот. — Возле самого киля дырка. Воды в трюме по колено, помпа не цедит, не чмокает.
— Значит, сами не дойдут?
— Рискованно, товарищ командир. И так огрузли здорово. Только… только дырка, товарищ командир, не такая какая-то, — недоуменно сказал боцман. — Никогда не видал таких дырок, чтоб досками наружу. А эта наружу, своими руками ощупал. Вроде как бы сами себя долбанули, товарищ командир…
Рябов сжал поручни.
— Ясно! — как гвоздь забил он.
Вот оно, подозрительное сходство! Обе лайбы из одной шайки-лейки — он чувствовал это. Работают в паю: одна ворует, другая на подхвате, отвлекает. Утром мы их спугнули, но, как говорится, коготок увяз — всей птичке пропасть. В азарт вошли. Посовещались — придумали: сами себе долбанули брюхо. Не здорово, конечно, долбанули, больше для видимости. Не рассчитывали, что проверять станем. Думали, подцепим с ходу. Молодец, боцман! С помпой тоже, конечно, трюк, качает небось за здорово живешь. А расчет прост: этих мы “спасаем”, те в это время без помех доделают то, что не успели ночью. А, дьявол! Ладно, не горячиться. Подумаем лучше, что можно сделать. Значит, так: два часа в загашнике у них уже есть. Да еще два — пока мы назад доберемся. Итого четыре. Дальше. Трюма у этих посудин, хоть и малы на первый взгляд, на самом деле черта вместят. На ура такой не набьешь. На такой полдня вручную угробить надо. Ну. положим, битком набивать они его не будут, поостерегутся, все-таки среди бела дня. Однако постараются отхватить сколько возможно. Это факт, а стало быть, резонно накинуть еще несколько человеко-часов на жадность. Словом, если обставить дело по-умному, поспеем в самый раз. Вся загвоздка в этих. Пока они еще не догадываются, что мы раскусили их помер, проще всего было бы взять их к себе па борт. Только не пойдут ведь, бестии. Побоятся остаться без рации. Ведь в случае учуят что, хитрованы, с бота в любой момент дружкам сообщить успеют. Однако попробовать можно, попытка — не пытка…
