Евгений Кораблев - Созерцатель скал

Есть люди, к которым все сразу привязываются. Такова была Алла.

Когда девушка выпросила у дяди разрешение съездить с экспедицией на ловлю бурмашей, появлению ее в лодке обрадовались все необыкновенно.

Похоже, что в девушку все влюбились!

Удивительнее всего это было в отношении Созерцателя скал. Профессор однажды заметил взгляд его, устремленный на Аллу. В нем было столько нежности, ласки! И лицо его в этот миг светилось таким тихим сиянием счастья, что не могло быть сомнения в его чувстве.

«Неужели это любовь?» – похолодел сразу внутри профессор.

Созерцатель скал годился ей в отцы.

С тех пор тревожная нота проскользнула в круг мирных и радостных дневных впечатлений профессора.

Он невольно стал следить за Созерцателем скал и заметил многое. Моряк помогал Алле выходить из лодки, первый старался оказать ей какую-нибудь услугу, рад был каждому случаю поговорить с ней, хотя обычно всех других людей избегал. В то же время профессора поражало другое: в его взгляде, движениях, выражении лица не было того, что сразу выдает влюбленного. В нем светилось скорее отеческое чувство к любимому ребенку. Он, казалось, был доволен, когда видел ее рядом с профессором жадно слушающей его объяснения.

Без сомнения, он не мог не заметить, какое чувство будила она в молодом ученом. Даже, напротив, часть ласковости с нее он, видя ее симпатию к Булыгину, как будто перенес на него.

Это было все странно и необъяснимо.

Созерцатель скал делался для него все большей загадкой.

Обследование Байкала около Ушканьих островов между тем шло к концу. Они сделали уже порядочно драгировок и несколько планктонных ловов, сопровождавшихся каждый раз объяснительной лекцией.

– Вы видите, – говорил профессор, держа в руках какое-нибудь странное, безобразное, с шевелившимися щупальцами существо, вытащенное из ловушки, – слепых видов на Байкале нет. Даже экземпляры, пойманные исследователями на глубине больше тысячи метров, оказались с органами зрения, но только окрашены они были в молочно-белый цвет.

– Этот тоже из глубокого места, – заметил Аполлошка.

– Почему? – удивился профессор.

– Чем глубже живут, тем длинней у них ноги, – ответил, несколько смущаясь, мальчик.

– Правильно, – улыбнулся Булыгин. – Это житель глубины.

– А ну-ка, скажи, как называются эти ноги? – спросил мальчика Тошка.

– Хватальные.

– Правильно! Молодец! А эти?

– Это прыгательные. Это ходильные.

– А эти?

– Рулевые.

– На самом дне моря совсем темно? – задавала вопрос девушка.

– Конечно.

– Зачем же тогда у них глаза?

– Видите ли, – ответил Тошка, – свет проникает на глубину только до пятисот метров. А дальше тьма, холод.

– И бури туда не доходят?

– Нет.

– А большие глубины в морях?

– В Тихом океане до девяти километров и более.

– А на Байкале до двух[19]. Между Мысовой и Лиственничным заливом.

– На Байкале против Святого Носа пучина бездонная, – заметил Попрядухин.

– Неправда! – засмеялись ребята. – Байкал измерен весь.

– Нет, не вру! – заершился Попрядухин.

– Значит, глубже пятисот метров в морях темно? – напомнила девушка.

– Да, – ответил профессор. – Тьма, холод и вечное молчание. Звуки туда не долетают. Но и там водится рыба с глазами. Зачем они? А около глаз у ней устроены маленькие фонарики. Ими она освещает некоторое пространство вечной ночи около себя и в нем добывает пищу.

– Ездит в воде, точно карета с фонарями? – засмеялся Попрядухин.

– Да, – улыбнулся профессор. – На глубине источником света является не солнце. Некоторые животные обладают способностью светиться.

– Значит, и водорослей там нет?

– Водоросли растут только на той глубине, куда доходит хоть сколько-нибудь солнечных лучей.

XIV. На северные берега

За усиленной работой незаметно летело время. Две недели прошло, как экспедиция жила на Ушканьих. За этот период сделали много интересных наблюдений над планктоном, произвели несколько исследований грунта и состава воды. За все время мимо островов не прошло ни одного судна. Между тем самые необходимые съестные припасы, как мука, крупа, и у смотрителя и у экспедиции близились к концу.

Надо было что-то предпринимать.

Узнав, что профессор собирается съездить обследовать северные берега, находящиеся там реки и «соры»[20], смотритель просил его завезти к устью Верхней Ангары девушку и жену. Алла должна была остаться в зимовье у отца, а жена смотрителя, закупив припасы и погостив недели две в зимовье, дождаться там возвращения экспедиции после работ и с ней вернуться на Ушканьи острова. Булыгин охотно на это согласился.

Пуститься к устью Верхней Ангары на паруснике было делом крайне рискованным, и в обычных условиях на него не пошли бы. Но погода стояла все время тихая. Пароходов ждать не приходилось. Кроме того, присутствие Созерцателя скал вселяло во всех твердую веру в благополучный исход предприятия.

Два дня прошли в сборах. Все коллекции экспедиция оставляла на острове на сохранение смотрителя маяка.

Воспользовавшись попутным ветром, в ясный июньский день «Байкалец» отплыл от Ушканьих островов.

Говорят, есть какие-то предчувствия, которые, хотя смутно, шепчут человеку в решительные минуты жизни, что его ожидает беда или радость.

На этот раз, в ясный чудесный день, над лазоревыми водами Байкала предчувствия молчали.

Все прощались на месяц. Ничто не говорило о тех злоключениях, что ждали экспедицию.

«Байкалец», пользуясь попутным ветром, направился на север.

– Что это такое? – изумленно воскликнул Тошка, указывая на какой-то серо-желтый налет на воде, плававший во многих местах вдоль береговой линии целыми островками.

– Точно цветочная пыль!

– Она и в воздухе носится!

– Словно с воды летит в самом деле, – раздались один за другим удивленные голоса. – И воздух стал какой-то несвежий.

– Море цветет, – таинственно сказал Попрядухин, = Вот и там, и там, – показал он веслом по разным направлениям.

– Неужели Байкал может цвести, как какой-нибудь пруд? – не поверил Тошка.

– Это морской цвет, – подтвердила девушка. – Я тоже видала. Каждое лето море цветет.

– В конце июня, в июле к берегу этого цвета массу прибивает, – уверял Попрядухин. – Двадцать восемь лет здесь живу.

– Что ж, по-твоему, вода цветет, что ли? – спросил удивленно Федька.

– А уж это не моего ума дело, – ответил сердито Попрядухин, заметив улыбку профессора и пересаживаясь к рулю. – Я полагаю, что не иначе, как вода. А по-ученому, может, и не так. Наука! – он с презрением плюнул на дно лодки. – У нас в Охотске исправник про такую науку говорил...