Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин
— Чего стучали, недоделки хреновы, макаки черномазые? Ещё раз затарабаните без нужды — по кумполу получите, обезьяны!
Индонезийцы молчат, трясутся перепугано, не отвечают. А как ответишь? Во рту загубник, на голове маска. В гидрокомбинезон зажгутован. К тому же, ни бельмеса не понимают из того матросского лексикона, которым их кроет водолаз–верзила. Такому положи на левую ладонь этого заморского заморыша — правой прихлопнет, только мокрое место и останется. Снова запихивают несчастного туземца в торпедный аппарат. Руки ему назад, башкой в трубу, дальше сам ползи. На сей раз успевают даже сжатым воздухом заполнить аппарат. Но как зашумела вода внутри — всё! Паника! Сплошной гул от ударов сигнальными скобами. Сигнал бедствия! Хошь — не хошь — вынимай! Инструкция! Надо выполнять.
Вынимают, проверяют. Всё нормально. Все живы и здоровы. Не выдержали мрака стального гроба, гремящего сжатым воздухом, заполненного водой.
Водолазы–инструкторы суют к мокрым стёклам индонезийских матросов свои кулачищи здоровенные.
— Во! Видали?! Шимпанзе желторожие! Папуасы явайские!
Хвать их за руки, за ноги и в аппарат! Задраили, воздух дали, воду. Стучите, хоть застучитесь. Молотком четыре удара по корпусу:
— Выходите, мариманы тропических джунглей! Чилимы мелкие!
Они вышли. Всплыли пробками. Счастливые. Обнимаются. Руки к небу воздевают, Всевышнего благодарят: живыми остались! И вразвалочку, деловые, в свой учебный корпус подались. Гордые, как космонавты, вернувшиеся из полёта на Марс. Недалеко прогарцевали героями. Увидели макаку–офицера. Рядом с ним наёмный американский полисмен в белых гетрах, в белой каске, в белых перчатках до локтей, подпоясанный белым ремнём с висящей на нём огромной белой кобурой. Ростом под два метра — нашим водолазам–бугаям не уступит. Морда тупая, квадратная. Щиток над глазами, во рту сигара дымится. Ноги широко расставлены. Руки за спиной. Сбоку дубинка резиновая висит. Если бы не сигара — вылитый наш «гаишник» нынешний! Офицер что–то пролаял. Парни–индонезийцы в струнку вытянулись, в комочки сжались. Офицер ещё что–то прогавкал им. Они — шмыг мимо него! Мышками рассыпались, в дверной норке исчезли.
На учебных занятиях индонезийских моряков на плацу всегда полисмен столбом стоял. Офицер или капрал нервы не тратит на нерадивых и непослушных. Чуть что не так — на! Получи по хребтине полицейской дубинкой! Выходит, и у них есть «без вины виноватые». Только индонезийцы, в отличие от нас, гальюны не драют, картошку после отбоя не чистят, бельё сами не стирают, в караулах не стоят, уборку в помещении не делают, на камбузе столы не накрывают, посуду не моют, двор и плац не метут. Не работают, короче говоря, а только учатся морскому делу. Служат. За них всё делали наши вольнонаёмные официантки, технички, прачки. Индонезийцы, на зависть нам, каждый вечер в город ходили, виски и ром пили, по Владивостоку гуляли. Они — контрактники. Наёмники. Зарплату получают. Заодно и по морде.
Вот и думай, где лучше. Наверно, там, где нас нет.
«Не служил бы я на флоте,
кабы не было смешно!»
Есть у моряков такая шутливая поговорка. Кое–кто переиначил её на свой лад: «Кто служил на флоте, тому в цирке не смешно!» А в нашей четвёртой роте мы каждый день со смеху могли умереть. Виновником столь необычной смерти непременно оказался бы мичман Загнибородин.
Я могу без устали рассказывать о нём анекдотичные истории и не будет им конца. Однако, щадя ваши животы и терпение к моему походному творению, обойдусь одной главой в дневнике.
Записная книжка старшины роты, как вы уже знаете, пестрела фамилиями «преступничков». Редко кого из курсантов не «захвотограхвировало» его всевидящее око. Попасть в наряд на камбуз чистить картошку, когда вся рота смотрит кино в матросском клубе, такая перспектива не манила никого. А мичману что? Репу парить не надо, где взять рабсилу. Возникла необходимость перекидать кирпичи с места на место, он в свою записную книжку глядь, хитро прищурится и спрашивает?
— Шо, нэма добровольцив робыть? Пошукаем преступничков.
И понеслась Манька по кочкам!
— Иванов!
— Я!
— Ахметзянов!
— Я!
— Гусаченко!
— Я!
— Так… За шо я вас захвотограхвировал? А-а… Игра в домино… Тий кирпич, шо у левом углу спортплощадки, трэба сложить у правом. Усеклы? Оце гарно! Выполнять!
Надоело курсантам под «объективом» ходить. Стащили из мичманского кителя «хвотоаппарат», то бишь, блокнотик. Выдрали из него листы с фамилиями и поперёк чистых страниц жирно написали: «Хрен, тебе, мичман, а не фотографии. Плёнка засветилась!».
Вложили записную книжку снова в карман мичманского кителя, висевшего на спинке стула в баталерке. Ходят счастливые, довольные. Руки потирают: «Провели старого боцманюгу. На–кось, пень трухлявый, выкуси!». Поют радостно под гитару. Курсант Алипа задорно бьёт по струнам:
Цыплёнок жареный, цыплёнок пареный,
Цыплёнок тоже хочет жить…
Недолго музыка играла, и мало пташечка пела: пришёл конец весёлой, беззаботной песенке.
— Рота! На вечернюю поверку … становись!
Мичман Загнибородин согбенный, скрюченный, иссушенный временем и службой, прихрамывая, шкандыбает. Вот раскрыл известную всем курсантам книжицу в коленкоровом клетчатом переплёте. Полистал, пристально вглядываясь в неё, будто и впрямь не знает, что в ней написано.
— Шо цэ такэ мне туточки написалы? Ни як без горилки ничого не разобраты… Ага… Трошки разумию…
— Хрен… тоби, мичман, а не… хвотограхвии… Плёнка… за–све–ти–лась…
Рота взорвалась дружным хохотом.
А мичман, как всегда, невозмутим и серьёзен. Тычет пальцем в грудь стоящего напротив хохотуна.
— Курсант?
— Курсант Марков!
— Курсант?
— Курсант Колесников!
— А ще кандидат… — укоризненно качая головой, заметил мичман, намекая, что матрос Колесников — кандидат в члены КПСС.
Сказал — прилепил! Прозвище «кандидат» за ним прочно утвердилось как имя нарицательное, обидно–обзывательное. Никто потом не звал бедного Колесникова Николаем или по фамилии, а всё только «кандидатом» величали.
— Оце, курсант Марков и кандидат Колесников! Щоб не ржалы у строю як жеребци не кастрированные, я вас захвотограхвировал… Преступнички! Смехуны яки гарны! По два наряда обоим…
И старшина роты, неловко забрасывая левую ногу, удалился со скучающим, озабоченным лицом: где взять бочку под известь? За бутылку спирта договорился с мужиками на стройке набрать извести, но в чём её привезти?
