Томас Майн Рид - Вольные стрелки
– Наверно, у него в доме нет ни капли. Похоже, что место –сухое_, – заметил другой ирландец.
– Во всяком случае, клетка славная, – возразил Чэйн, – и птички в ней недурные. Я даже вспомнил Типперари... Но там у нас было чего выпить! Целые реки настоящего рома.
– Боюсь, что этот малый – грили, – прошептал другой солдат, чистокровный янки из Южных Штатов.
– Что такое? – спросил ирландец.
– Как что? Грили – мексиканец, черт бы его побрал!
– Ну, еще бы! Ведь ты видел его красный пояс?
– Уж не капитанский ли это пояс? – продолжал янки. – Бьюсь об заклад, он капитан, а, возможно, и полковник...
– А что такое он прокричал, убегая?
– Не разобрал я. Что-то насчет пиратов...
– Какие мы пираты? Сам он пират! Вот возьмем да поставим его к этой самой размалеванной стенке...
– Сначала этот старик так и лез целоваться. Какая муха его укусила?
– Рауль говорит, будто он обещал подарить капитану свой дом со всей обстановкой.
– Ух, мать честная! И с девчонками в придачу?
– Понятное дело!
– Черт возьми! Будь я на месте капитана, я поймал бы его на слове.
– Это фарфор, – заметил один из солдат, указывая на барьер.
– Нет, не фарфор...
– Ну, так глазурь.
– Нет, и не глазурь!
– Так что же это такое?
– Просто крашеный камень, дурак ты этакий!
– Хорош камень! Говорю тебе, это – фарфор!
– А ты попробуй штыком...
– Трах, трах, трах, – услыхал я и, повернувшись, увидел, что солдат колотит прикладом по фарфоровому барьеру.
– Перестань! – закричал я на него.
Остряк Чэйн не преминул по этому поводу пошутить. Хоть он и говорил вполголоса, но я услыхал его замечание:
– Капитан тебе тут ничего не позволит ломать и портить: ведь он завладеет всем этим добром, когда женится на одной из этих красоток... А вот и старик! Смотри, он тащит какую-то бумагу! Так и есть, хочет расписаться, что все дарит капитану!..
Я захохотал и, оглянувшись, заметил старика, торопливо возвращавшегося к нам. В руках он держал большой лист пергамента.
– В чем дело, сеньор? – спросил я.
– No soy Mexicano – soy Espanol! (Я не мексиканец, а испанец!) – неожиданно заявил старик.
Взглянув вскользь на документ, я увидел, что это подписанный испанским консулом в Вера-Круце паспорт на имя испанского подданного дона Косме Розалес, родившегося в Испании.
– Это совершенно лишнее, сеньор Розалес! – сказал я, возвращая бумагу. – Те обстоятельства, при которых произошла наша встреча, обеспечили бы вам самое лучшее отношение с нашей стороны, будь вы даже мексиканцем. Ведь мы воюем не с мирными жителями, а с солдатами.
– Es verdad! (Конечно!) Но вы совсем вымокли, сеньор! Не голодны ли вы?
Я не мог отрицать ни того, ни другого.
– Вам следует отдохнуть, сеньоры! Не зайдете ли вы в мой дом?..
– Позвольте, сеньор, представить вам майора Блоссома, лейтенанта Клейли и лейтенанта Окса. Дон Косме Розалес, джентльмены!
Офицеры раскланялись со стариком. Майор сразу воспрянул духом.
– Vamonos, caballeros! (Пожалуйте, кабальеро!) – и мы последовали за стариком, который обещал накормить обедом и солдат.
Через несколько минут мы приблизились к дому, оказавшемуся той бамбуковой клеткой, о которой я уже упоминал.
Глава XII
МЕКСИКАНСКИЙ ОБЕД
– Прошу вас, сеньоры, – сказал дон Косме, отдергивая занавеску.
– Ого! – воскликнул майор, пораженный видом комнаты.
– Садитесь, джентльмены! Ja vuelvo... (Я сию минуту.)
И с этими словами дом Косме исчез за дверкой в задней стене. Дверка эта была совершенно скрыта плетеным тростниковым экраном.
– Честное слово, здесь очень мило! – шепнул Клейли.
– Очень мило, – подтвердил майор.
– Правильнее было бы сказать – великолепно...
– Великолепно! – снова, как эхо, откликнулся майор.
– Столы и стулья розового дерева, – перечислял Клейли, – арфа, гитара, рояль, диваны, оттоманки, ковры по колено... Фью!
Я, не обращая внимания на мебель, беспокойно оглядывал комнату.
– Ха-ха, капитан, чем вы так встревожены? – спросил Клейли.
– Ничем.
– А, понимаю! Вы говорили о девицах – о нимфах бассейна. Но куда же они запропастились?
– Вот именно – куда?
– Девицы? Что за девицы? – удивился майор, еще не знавший всех подробностей моего приключения в бассейне.
Но тут послышался голос дона Косме:
– Пепе, Рамон, Франсиско! Подавайте обед! Anda! Anda! (Живо!)
– Где кричит этот старик? – не без тревоги в голосе спросил майор. – Я ничего не вижу...
Мы тоже ничего не видели. Встав со стульев, мы подошли к задней стене.
В доме, по-видимому, была всего одна комната – та самая, в которой мы находились. Единственным пунктом, недоступным отсюда для наблюдения, была маленькая веранда, куда вышел дон Косме. Но она была слишком мала, чтобы на ней помещалось столько народу, сколько созывал наш хозяин.
За домом, под оливами, стояли две небольшие постройки, но они просвечивались насквозь, а мы в них ничего не заметили. За оливами открывался лужок метров в сто шириной, а дальше шли мескито и краснели листья алоэ – начинался лес.
Мы не понимали, куда девались девушки и откуда к нам доносились крики: –Пепе, Рамон, Франсиско!_
Но тут послышались колокольчики и голос дона Косме:
– Не желаете ли каких-нибудь любимых блюд, сеньоры?
– Нет, спасибо, – ответил кто-то из нас.
– Черт меня побери! – воскликнул майор. – Похоже, что, стоит ему топнуть ногой или позвонить в звонок, и прямо из-под земли появится все что угодно... Ага, что я вам говорил?
Последние слова были вызваны появлением пяти или шести отлично одетых слуг, которые внесли в комнату подносы с тарелками и графинами. Они вошли с переднего входа, но откуда же они взялись? Несомненно, что не из рощи, а иначе мы видели бы их по пути к дому.
Майор произнес нечто совершенно непечатное и шепотом прибавил:
– Это какой-то мексиканский Аладдин!
Признаюсь, я был удивлен не меньше его. А между тем слуги вс° входили и выходили. Не прошло и получаса, как стол положительно затрещал под тяжестью роскошного обеда. Это – не фигуральное выражение. На столе красовались литые серебряные блюда, большие серебряные кувшины, графины и даже золотые кубки.
– Senores, vamos a coner! (Пожалуйте обедать, сеньоры!) – пригласил дон Косме, любезно указывая нам на стулья. – Боюсь только, что вам не слишком понравится мое угощение. Кухня моя чисто мексиканская.
Назвать обед плохим значило бы противоречить истине и квартирмейстеру американской армии майору Джорджу Блоссому, который впоследствии утверждал, что такого великолепного обеда он в жизни своей не едал.
Обед начался с черепахового супа.
