Николай Наумов - Приключения 1976

— Он правда идет, сержант-эффенди, — растерянно повторил солдат и на всякий случай вытер рукавом нос.

Бережным прикосновением сержант привел усы в горизонтальное положение, облизал полные губы и лениво произнес:

— Иди!

Солдат пошел к выходу, но у порога остановился, повернул к сержанту несчастное лицо и спросил, запинаясь:

— А что с ним делать, если он подойдет совсем близко?

— Поцелуй его в курдюк! — сержант встал и, оттолкнув солдата, вышел.

Он достал из футляра бинокль, подышал на стекла, протер их полой френча и вгляделся в даль.

Степь дышала тягучим зноем, накопленным за длинный августовский день. Желто-серая дымка стлалась на горизонте. На ее фоне даже без бинокля отчетливо был виден человек, шагающий с советской стороны по пескам.

— Даст бог, прежде чем сядет солнце, он будет здесь, — сказал сержант. — Это перебежчик. Видишь: он, не таясь, сам идет к нам. Пора бы тебе понимать такие вещи, Мехти, и не вопить по-бараньи. Жди его и останови, как положено по уставу.

— Идет! — крикнул издалека солдат. — У него что-то в руке. Вроде сундучок.

— Ага, — сказал сержант. — Пусть идет. Только не вздумай стрелять в него, баранья башка!

— Слушаюсь, сержант-эффенди!

— Впрочем, ты все равно не попадешь, — успокоил себя сержант.

Человеку, который стоял перед сержантом, было лет двадцать пять. Он был широкоплеч, сух, загорелые сильные руки его были худы.

«Наверное, и у Советов не каждый день плов», — подумал сержант. Он посмотрел в лицо перебежчику, встретился взглядом со спокойными табачного цвета глазами и рассердился.

— Мехти-батыр, выйди-ка и займи свое место на посту, — велел он солдату, прислонившемуся к двери. Мехти поспешно удалился, задев прикладом винтовки о порог. Сержанту показалось, что тонкие губы перебежчика чуть скривились в усмешке.

— Подойди поближе, — велел сержант. — А теперь давай-ка свои вещи.

Перебежчик поставил чемодан на стул.

Сержант окинул взглядом его длинную фигуру — белая без ворота рубашка в полоску, холщовые, еще сохранившие складку брюки, коричневые брезентовые туфли, — мягко поднялся и в мгновенье ока обыскал, перебежчика, прежде всего вывернув его карманы.

— Так, так, — сказал сержант. — Пусто. — Он поднял чемодан и вскрикнул: — О, аллах! Ты что, камнями набил свой сундук? — Он безуспешно возился с запорами, пока перебежчик легким изящным движением не открыл их сам.

В чемодане оказалось множество металлических инструментов, назначение которых сержанту было неизвестно. Сбоку помещались тщательно упакованные в бумагу и вату блестящие лампы, посеребренные изнутри. Ни одежды, ни денег не было. Лишь несколько носовых платков да простые стираные носки.

Сержант с опаской взял одну лампу и посмотрел ее на свет.

— У-гу, — произнес он многозначительно. Хлопнул ладонью по столу и вдруг сообразил, что перебежчик, не задумываясь, выполняет все его распоряжения.

— Ты что, понимаешь по-нашему? — спросил сержант.

— Я говорю на языках всех пограничных стран, — четко ответил перебежчик, и уголки его губ вновь дрогнули.

Сержант щелчками поправил усы.

— Хвала тебе! — заключил он. — Тем легче будет составить протокол задержания. Итак, как тебя зовут? Ты понимаешь, что лгать мне не полагается: я вижу тебя насквозь!

Перебежчик улыбнулся, на этот раз открыто.

— Меня зовут Андрей Долматов, — сказал он. — Я сын русского генерала Дмитрия Павловича Долматова, хорошо известного в ваших краях. — Помолчал и добавил: — Есть просьба, сержант: доставьте меня побыстрее в комендатуру. Уверен, начальство поблагодарит вас.

— Здесь я начальство! — сержант хлопнул ладонью по столу. Взметнулось облачко пыли, чернильница подпрыгнула, но из нее не пролилось ни капли. Сержант налил в чернильницу чаю из кружки, долго размешивал жидкость пером и наконец начал медленно писать.

— Я могу сесть? — спросил тот, кто назвал себя Андреем Долматовым.

— Разрешаю, — буркнул сержант. И на всякий случай перешел на «вы». — Итак, куда вы шли и зачем?

— Я хочу перебраться в Париж, — охотно ответил перебежчик. — Там сейчас находятся мои близкие. Чтобы заработать денег на дорогу, решил просить временного убежища в вашей стране. Она мне знакома: я здесь жил в детстве. Мой отец был старшим советником в вашем генеральном штабе.

Сержант Селим Мавджуди перестал водить скрипучим пером по бумаге и тяжко задумался:

— Еще раз прошу: не тратьте зря время и силы, — сказал перебежчик. — Отправьте меня в комендатуру.

Сержант вскинул ладонь и прихлопнул муху.

Одиннадцать лет служил он на границе. Он видел: немало перебежчиков, особенно в первые годы после русской революции. Задержанные вели себя по-разному: заискивали, совали взятки, плакали, прикидывались то дурачками, то немыми. Один чернобородый, сплошь увешанный по голому телу под засаленным рваным халатом драгоценностями, ударил сержанта в зубы, когда тот попытался снять с него золотой медальон. Год спустя сержант видел, как сам губернатор провинции целовал чернобородому руку.

Да-а… Ни один нарушитель не был похож на другого, и все-таки что-то роднило их: все они были жалки, и все, даже чернобородый, лгали. Сержант привык к этому. Он не представлял, что может быть иначе.

Перебежчик словно прочел его мысли.

— Меня с радостью встретят в городе, — сказал он. — Там есть люди, которые помнят отца и меня, наверное, тоже.

Сержант очистил перо.

— Что за вещи у вас в чемодане? — спросил он строго и вперил в незнакомца тяжкий взгляд.

Задержанный снисходительно кивнул и объяснил:

— Это инструменты и запасные части для радио. У вас в стране уже есть радиоприемники, а ремонтировать их, наверное, некому. Я немного знаю это дело, и, надеюсь, оно принесет мне заработок.

— Радио — это значит: кто-то далеко говорит, а ты слышишь? — спросил сержант многозначительно и испытующе.

— Совершенно верно, — перебил перебежчик. — И наоборот: вы говорите, а вас слышат за пятьсот верст отсюда.

— И в Ташкенте? — поспешно уточнил сержант.

— И в Ташкенте, и даже дальше, — подтвердил перебежчик.

Сержант Селим Мавджуди торжественно поднялся.

— Мехти! — крикнул он и приказал вбежавшему солдату: — Позвать ко мне Ибрагима Руми!

Через несколько минут на пороге появился немолодой жандарм с мятым злым лицом.

— Доставишь в управление особо опасного нарушителя, — шепотом сказал ему сержант и многозначительно кивнул на Андрея.

Тюрьма жандармского управления кишела клопами, Андрей старался не думать о них. Это был единственных выход. Не думать и терпеть — так велела эта сумрачная душная страна, где не было ни закона, ни совести. Равнодушие и страх господствовали здесь. Значит, только на страх можно было уповать.