Юрий Курочкин - Легенда о Золотой Бабе
— Это другой вопрос. Но когда человеку грозит опасность, мы не можем пройти мимо. Не имеем права.
— Кто он? — спросил Петр, любивший всегда ставить точки над «и».
— Мальцев. Ярослав.
Тут ребята вскинулись. Особенно Василек:
— Этот первооткрыватель?! Ну его к поросятам! Подумаешь, гордый одиночка, всегда ходит один. За славой, за эффектом гонится…
— Прошлым летом в Забайкалье ребята нашли на вершине записку, — прервал его Саша. — «Посвящаю это первовосхождение Ей, Ярослав Мальцев», А вершинка-то плевая, на нее, наверное, десятки человек до него восходили.
Я похолодела. Тимофей насупился, и уши его заалели.
— Так ведь ему все равно ничем не поможешь, — обрадованно вмешался Петро. — Если он вышел сегодня утром, то предупредить его мы никак не успеем.
— Успеем, — сказал Тимофей. — Я пойду наперерез ему. Он наверняка пойдет по руслу речки, текущей от Шаманихи к селению. Здесь ему опасность не грозит. А вот когда он свернет сюда, — и он ткнул в карту, — тут может попасть в целую серию ловушек. Здесь я его и перехвачу. Если сейчас выйти…
Ребята снова загалдели:
— К лешему! Рисковать жизнью ради этого пижона! Да на кой ляд он нужен?!
— Сам запутался, пусть сам и выпутывается…
— Никто в его гибели виноват не будет.
— Будет! — прервал их Тимофей.
— Кто?
— Мы. Знали, что человек идет на гибель, и не остановили.
Наступила долгая пауза. Ее прервал Петро:
— Ну что ж, будем собираться…
Тимофей посмотрел на него теплым взглядом. И, видя; как Василек и Саша тоже молча потянулись к рюкзакам, сказал:
— А собираться не надо. Пойду я один.
— Как один?
— Почему?
— Мы ведь это так, Тимка, — не любим мы его, поэтому и наговорили такое. Конечно, пойдем все.
— Нет! — твердо заявил Тимофей. — Как руководитель группы я не имею права вести вас в такой… неизвестный путь.
— Все равно. Пойдем хотя бы втроем, — волновался Саша. — Нельзя же так…
— И так нельзя… Короче говоря, давайте, ребята, я скажу слово, которым я не пользовался никогда, хотя имел на это право: я приказываю вам остаться.
И он, наскоро собравшись, ушел. Мы должны ждать сигналов: зеленой ракеты — когда он выйдет к Шаманихе, и красной — когда он, дождавшись Ярослава, повернет назад.
— А что ты молчала, Тимофая? — накинулся на меня Саша. — Тебя бы он, наверное, послушал. Идти так вместе!
Что я могла им сказать?! Но, видимо, глаза мои о чем-то говорили, так как никто больше ко мне не приставал.
Но теперь основная опасность позади. Теперь можно…
12 февраля. 18 ч. 45 м.
Теперь можно… начинать все сначала: волнения, досаду, опасения, слезы. Даже эти записи — надо же чем-то занять руки и голову, успокоиться…
Два часа назад, когда я, радостная и тихая, дописывала последние строчки, Петре вдруг закричал:
— Тише!
Хотя, если не считать шелеста карандаша, кругом была космическая тишина Он поймал на свой приемник сводку погоды.
— …На севере области ночью ожидается сильный буран. Ветер северный, до тридцати метров в секунду, с порывами до урагана, — спокойно читала дикторша.
Спокойно — о таком!!
Уже начинало темнеть. Мы с Петром, оглушенные сообщением, растерянно молчали. Радио передавало вальс из «Веселой вдовы».
Оживленные, раскрасневшиеся, с охапками дров, пришли Василек и Саша и, узнав, в чем дело, тоже сели молча — злые и сосредоточенные.
— Да убери ты эту музыкальную трепотню! — прикрикнул Саша.
Петро сбил настройку и, переключив диапазон, стал машинально вращать колесико настройки. Эфир сухо потрескивал далекими разрядами.
Но вот раздались отрывки чьего-то взволнованного разговора. Какая-то ведомственная станция, по-видимому геологической партии, передавала по радиотелефону предупреждение своему удаленному от базы отряду:
— Вылет вертолета запрещаю. Отведите в укрытие, поставьте на расчалки. Работы на буровой прекратить, людей отвести в безопасное место, предупредить о запрещении отлучаться куда-нибудь…
— Понятно… Понятно… — отвечал другой, очевидно записывавший распоряжение.
— Надо идти, ребята! — прервал молчание Василек. — По проложенной Тимкой лыжне мы пройдем быстрее, и успеем до бурана догнать и предупредить его. А то он будет еще ждать этого олуха до утра — красной ракеты до сих пор нет.
— А если лыжню переметет? У Тимки был план, а у нас нет, — спросил Саша, уже складывая спальный мешок и выбрасывая из рюкзака все лишнее.
— Дальше пойдем по компасу, — вмешался Петро, Вещей никаких не брать, пойдем налегке. Главное — скорость.
Они собирались, как по тревоге, — быстро, но без суеты. Собралась и я, но Петро молча взял из моих рук варежки, откинул их в угол и сказал твердо, не допускающим возражений голосом:
— А ты останешься здесь. Для связи… и прочего. Выходить запрещаю. — И, уже мягче добавил: — Не скучай, Тимофая! Скоро вернемся.
Полчаса назад они ушли. Молчаливые, озабоченные, но твердые и собранные. Ребята, ребята! Вы уже совсем мужчины.
А я… Бегут по щекам горячие соленые капли, в горле стоит застывший крик, руки не находят себе места… Я все-таки маленькая, слабая девчонка. Мне трудно.
Сообщение о буране кажется недоразумением, ошибкой, наконец — розыгрышем. За окном тихий, мирный вечер, изредка падают крупные пухлые снежинки…
12 февраля. 20 ч. 30 м.
Нет!.. Нет!!. Нет!!! Это не может… не должно случиться!
Самое главное сейчас — не распуститься, не зареветь, не запаниковать. Спокойно, Фаина! Надо унять противную мелкую дрожь, проглотить комок в горле, спокойно, деловито обдумать происшедшее и принять какое-то, единственно верное, решение. Пусть карандаш и бумага смирят хаос мыслей, помогут обрести твердость, так необходимую сейчас.
Итак, что же произошло?
…За окном падали снежинки. А на окне… На окне не было компаса!
А он был! Еще до прихода ребят я смотрела в окно и, наткнувшись на компас рукой, брезгливо, как бы ожегшись, отодвинула его.
Они в спешке взяли не свой компас, а тот! Так и есть — в куче вываленных из рюкзаков вещей я нашла его, компас Петра.
За окном все темнее и темнее. Снег пошел мельче и чаще. В трубе порывами взвизгивает ветерок, шуршит по стеклу снежной крупкой… Где-то заметает лыжню… Они пойдут по компасу. По тому. Испорченному! Не спасут Тиму и заблудятся сами… Надо что-то предпринимать. Какое-то единственно верное решение. Единственно верное…
А оно — не только единственно верное, но и единственно возможное — уже ясно. Надо только взять себя в руки, собрать волю, проглотить этот противный комок в горле. И идти догонять. Что есть сил.
