Елена Езерская - Цена сокровищ: Опасные тайны Китеж-града
Я вышел за территорию больницы и направился вдоль проспекта, высматривая по дороге банкомат – надо было еще ехать домой. Ближайший оказался со стороны переулка, на угол которого выходило отделение Сбербанка. Я поморщился: в отличие от проспекта переулок был слабо освещен – хотя на улице стояло летнее тепло, темнело пока еще по-весеннему рано. Я вставил карточку в приемное гнездо банкомата и собирался было уже ввести пароль, как почувствовал вибрацию мобильного. Это звонил лейтенант Иванов – следователя генеральной прокуратуры с такой фамилией, именем и отчеством не существует. Так и знал, подумал я, сказал лейтенанту спасибо и снова повернулся к банкомату. Но вокруг неожиданно стало беспроглядно темно и мертвецки тихо…
– Извините, что взяли вас с собой в эту поездку без предварительного приглашения, – услышал я голос, здорово напомнивший мне тембр моего недавнего собеседника из «прокуратуры», – но вы не оставили нам выбора, обстоятельства подгоняют нас, а мы по-прежнему не знаем, что было в том документе, который вам передал адвокат Емельянов.
– Вот это уже внятный разговор. – Я осторожно повертел головой: во-первых, она немного побаливала при движении, во-вторых, ко мне вернулся слух, но не зрение.
Удивительно, как быстро обостряются все иные рецепторы, если ты лишен возможности видеть происходящее! Придя в себя, я немедленно ощутил запах кожи автомобильных сидений, раздражающий холодок салонного кондиционера и приторный вкус лимонного ароматизатора. А еще – плавное покачивание рессор и почувствовал обычно едва уловимое встряхивание при попадании колес в неровности дорожного асфальта. Я понял – мы едем в машине.
– Давайте не будем тратить силы и время на словесную перепалку, – голос звучал убедительно, но немного театрально. – Отпираться бесполезно. Адвокат нам все рассказал. Просто скажите, что вам известно о содержании записной книжки Чернова, и мы расстанемся быстро и по-хорошему.
– Вы зря похитили адвоката и до смерти напугали Стеллу. – Я неожиданно ощутил в себе силу правоты и с достоинством распрямился на сиденье, слегка опершись на него ладонями. – Это было совершенно бессмысленно и жестоко. Могу вас уверить со всей определенностью – никакой записной книжки Чернова не существует. Это фальшивка, чья-то выдумка, игра. Нет ни сведений о тайной бухгалтерии, ни досье на друзей или врагов. Нет ничего, что могло бы вас интересовать, а тем более шантажировать.
– Вы напрасно упорствуете, – продолжал настаивать почти знакомый мне голос.
– Я говорю правду, а ее, как известно, говорить легко и приятно, впрочем, сомневаюсь, что вы понимаете, о чем я говорю. – Я даже попытался улыбнуться, не знаю, была ли видна моя улыбка из-под широкого темного платка на моем лице. – И это не я, это вы тратите время и силы на поиски того, чего нет.
– Вы так говорите, словно видели и читали этот текст…
– Послушайте, – перебил я его, – текста тоже нет. Это обман и самообман, в просторечье именуемый галиматьей.
– И все же мы хотели бы видеть эту галиматью, продолжайте работать, а чтобы вам было легче в ваших научных изысканиях, завтра же вы получите не отрывок, а весь текст мнимой, как вам кажется, записной книжки Чернова. И помните, ваши друзья живы, пока вы стараетесь им помочь.
– Что значит «живы»? – вздрогнул я.
– Неужели вы не рады? – поддел меня мой странный собеседник. – Перед тем как мы расстанемся сегодня, я передам вам фото, на котором вы увидите доказательства моих слов. Поможете нам – спасете их. Не спешите, никакой опасности вашим друзьям не угрожает. Главное, доведите дело до конца.
– А если это ничего не изменит? – Я почувствовал, что машина остановилась. – Если единственное, что мне удастся, – это подтвердить гипотезу о мистификации?
– Вы ведь ученый, – явно усмехнулся говоривший со мной человек. – Вы знаете: отрицательный результат – тоже результат… Сейчас вам помогут выйти из машины, снимут маску, и дальше вы, не оглядываясь, направитесь во двор через арку. Полагаю, вы сможете найти дорогу домой. Не пытайтесь нас искать и не дружите с милицией. Сохранение секретности – залог нашего общего успеха и долголетия.
– Зачем все это? – не удержался я от вопроса. – Нельзя было просто позвонить мне или разыскать на кафедре в академии и попросить поколдовать над текстом? Уверен, мы бы договорились о цене, и не надо было бы рисковать и кого бы то ни было похищать.
– Зачем платить за то, что можно получить бесплатно? И потом – зная, чем рискуете, вы будете сами соблюдать обет молчания, безо всякой официальной подписки о неразглашении.
– Вы негодяй. – Меня переполняли ненависть и обида на собственное бессилие.
– Это не имеет значения, я просто делаю свою работу и предлагаю тем же заняться и вам…
Глава 4. Тайна все-таки существует?
Я проснулся, но решил сразу глаза не открывать. Я давно заметил – в темноте или с закрытыми глазами думается лучше. А еще лучше при этом проговаривать свои мысли вслух, словно обмениваешься ими с невидимым, но реальным и очень внимательным собеседником. Поначалу разговор с самим собой в темноте кажется странным, и знай кто об этом, наверное, приписали бы мне раздвоение личности. Но со временем я научился не бояться осуждающего мнения этих малознакомых и отчужденных от меня «кого-то» со стороны, кого я все-таки, по-видимому, каждый раз подразумевал, представляя, что мои мифические «они» могут сказать обо мне и моем поведении. Я удалил из своих интеллектуальных установок страх перед бытовым консерватизмом и прислушался к самому себе – внимательно и отчасти с искренним удивлением.
Я понял, что мысль сказанная, в отличие от написанной, обладает большей разреженностью, а мнимый диалог придает ей гибкости. И с успехом освоив этот способ самоанализа, я даже стал применять его при подготовке к лекциям, но летучесть спонтанно произносимых фраз оказалась куда более опасной, чем я предполагал. Терять рожденные в импровизации тезисы и догадки жаль было до слез, и поэтому я завел за правило держать на тумбочке блокнот и ручку. И если мне удавалось по ходу своих воображаемых дебатов замедлить время обмена репликами и в перерыве зацепить быстрокрылую фразу, немедленно воплощенную любым почерком и в привычных мне математических значках на листке бумаги, то потом, переводя ее на общедоступный и повсеместно распространенный язык, я удивлялся тому, насколько она хороша.
Сознательно выстраивая алгоритм письменного высказывания, очень трудно в результате получить такую пронизанную светом, воздухом и свободой выражения в предельно емкой и пластичной форме Мысль, часто равнозначную откровению и почти всегда – не по возрасту и не по знаниям великую. Я для себя как-то сравнил подобный способ мыслесозидания с медитацией, которая позволяет заново отформатировать не только духовное, но и телесное бытие. Я не улетал в такие минуты к далеким звездам и не проникал в неведомое – я словно читал свод мудростей, который бесстрастно и через божественно согласованные временные интервалы листал передо мной незримый библиотекарь, кому запрещено было выносить эту книгу из хранилища и уж тем более – позволять копировать ее содержание. Я торопился за каждым перелистыванием механически запомнить хотя бы что-то из увиденного, не успевая прочитать, не то что осмыслить. И это не было воровством – мне было позволено прикоснуться к истине, но что из открывшегося мне останется со мной – зависело только от меня, от моего умения удержать в памяти хотя бы сколько-нибудь целостные фрагменты из единого, непрерывно излагаемого свыше текста.
