Юрий Гулин - Пять из шести
– Заголена ты уже вполне достаточно. Расскажи о себе.
Теперь до самой дошло, что сказала. Смеется, потом спрашивает:
– Что бы ты хотел обо мне узнать?
– Ну, например, как ты оказалась в чекистах?
Светлана легонько вздыхает.
– Честно говоря, по дури. Но это я потом поняла. А завербовали меня красиво на идейной романтике. Потом спецшкола. Сейчас могу сказать прямо: готовили из нас агентесс с блядским уклоном. Хотя постоянно призывали блюсти достоинство: "Проституткой женщина становится тогда, когда позволяет обращаться с собой, как с проституткой". После спецухи попали мы с подружкой Ленкой в рай земной на берегу ласкового моря. И жизнь поначалу тоже была райской. Командиры по отношению к нам вольностей себе не позволяли. В профессию вводили аккуратно без стресса. А когда начали подкладывать под клиентов, то сделали это заботливо с элементами романтики. Потом приехала с инспекцией одна высокопоставленная сволочь и порушила всю романтику к ядреней фене. Полковник был любителем блондинок, поэтому Ленку от него спрятали, а меня, черненькую, оставили, думали, обойдется. Не обошлось. Затребовал этот павиан меня в кабинет и без лишних слов завалил на стол…
Голос Светланы даже сейчас звенел от злости. Я осторожно поинтересовался:
– И что?
– А ничего, – усмехнулась Светлана. – Применила я один нехитрый приемчик: полкан в отруб, а я за дверь. Там уже все наши мужики тусуются, за меня переживают. Начальник меня сразу в командировку отправил. Как потом полкан не бесился, не требовал моей крови, начальник меня не сдал. Сумел это дело как-то замять. А тут делегация из Рагвая подоспела. Меня включили в состав принимающей стороны. И тут выясняется, что я очень похожа на покойную жену Фила. Закрутился у нас роман, который закончился предложением руки и сердца со стороны господина Филиппе Родригеса Фернандеса. Не могу сказать, что я была влюблена. Но лучше любящий Филиппе, чем мстительный похотливый полковник. Так я стала госпожой Фернандес.
Я задал вопрос, который мучил меня уже давно:
– И как тебя Контора отпустила?
Я не видел, как Светлана пожала плечами, но по ответу догадался, что она это сделала.
– Сама в недоумении. До сих пор жду связника.
– Это не он? – спросил я, указывая на приближающееся облачко пыли.
Светлана взглянула в указанном направлении и вскинулась с шезлонга.
– Давай, от греха, укроемся в сторонке.
Зачем я на это согласился? Видимо, от безделья. Мы спрятались неподалеку от бунгало и следили за тем, как облачко пыли превратилось в облако, из которого, в конечном итоге, выпрыгнул джип и остановился возле дома. Из машины вылез незнакомый мужик. Светлана вышла из укрытия.
– Пошли, это Альварес.
– Какой такой Альверс? – спрашиваю на ходу.
– Помощник Хосе. Точно – ты же с ним не знаком. Хосе предупреждал, что приедет именно он.
Разве? Не помню…
Подходим, здороваемся, заходим в дом. Садимся за стол и слушаем последние новости из Рансьона. Удавчика я убил – кто бы сомневался! Нас уже почти не ищут. Все уверены, что нам удалось покинуть континент. Полиция провела в доме Светланы обыск, но ничего не изъяла. Хосе предъявил права на дом и все находящееся в нем имущество. Чуть позже он отправит наши вещи контейнером. А нам пора уходить. Альварес переправит нас за границу. Уходить мы будем на север и по реке. Недоумеваю:
– Почему по реке и тем более на север? Южная и восточная границы куда ближе.
– На этих направлениях наиболее вероятна опасность опознания, – отвечает Альварес.
– Опознание кого? – спрашиваю я. – Нас? Вы ведь только что сказали, что нас уже не ищут.
– Я этого не говорил, – возражает Альварес. – Я сказал: почти не ищут. Активный поиск действительно прекращен, но ваши фото будут красоваться в людных местах еще долго.
– А на северной границе их, значит, не будет? – пытаюсь язвить я.
– Наверняка будут, – не смутившись, отвечает Альварес. – Но наша северная граница, – как бы это помягче сказать… – она отчасти прозрачная. Я проведу вас в обход постов. И насчет реки. Те, кто плывет на пароходе, никуда не торопятся, а значит, полицию мало интересуют.
Ну вот, теперь все понятно. Идем собираться…
Мы сидели на дебаркадере, ждали Альвареса и любовались сползанием солнца за деревья по ту сторону реки, когда из-за поворота показалось это чудо. Такие пароходики я видел только на картинках, да в старых американских фильмах. Хоть и довольно большой, но все равно как игрушечный, он шлепал по воде лопастями единственного колеса, расположенного на корме. Труба попыхивала дымом. А потом он загудел. Нет ничего приятнее для слуха, чем пароходный гудок. Теплоходы разговаривают не так солидно. У их гудка тембр скорее баритональный, а тут чистый бас.
Музейный экспонат уже причалил к дебаркадеру. Началась обычная кутерьма: кто-то выходил, кто-то садился, чего-то заносили, а что-то выносили. Альварес появился минут за десять до отправления. Мы успели не только занять трехместную каюту, но и распаковать вещи, когда пароход вновь загудел – отваливаем, значит.
На следующий день, с утра до обеда, я с упоением лазил по этому чуду, даже не прошлого – позапрошлого века. Скажете, загнул? Не без того. Лет семьдесят старику прибавил. Все здесь было старинное, латунное, деревянное. Сунулся на мостик – вежливо, но выпроводили. Полез в машинное отделение. Заметили не сразу, а когда заметили, то тоже попросили убраться. Долго стоял, смотрел, как крутится колесо. Со Светланой и Альваресом увиделся только за обедом. Спросил у провожатого, отчего он взял билет на этого мастодонта, если по реке плавают вполне современные теплоходы? Ответил – закачаешься: ему, видите ли, с детства мечталось прокатиться на таком пароходе. Если и соврал, то мне такое вранье по душе.
Второй день плавания. Мимо проплывают все те же поросшие тропическим лесом берега. Смотрю я на эту разнозеленую вакханалию и вспоминаю наши российские реки. Сколько раз мечтал прокатиться вот так, неспешно, вдоль да по Волге аж до самой Астрахани, или по Оби от Новосибирска до Салехарда. Чтобы с танцами на палубе. С зелеными стоянками под шашлычок и водочку. С экскурсиями по городам большим и малым, знакомым и вовсе неведомым. Не сподобился. На "Ракетах", "Восходах", "Метеорах", "Зорях" плавал не раз, будучи в командировках. Но там берег несется вдоль борта, а не плывет степенно и величаво. Ирония судьбы: дома не случилось, а перемахнул на другую сторону "шарика" и, пожалуйста, плыву себе, да не на чем-нибудь, а на самом настоящем парахеде.
Вечером на верхней палубе играла музыка. Аборигены зажигали в неистовом танце. Когда прискучило лицезреть изгибающиеся разгоряченные тела, я спустился вниз. Сквозь завесу ночи почти ничего не было видно. Но стоило фарватеру приблизиться к берегу, как в отблеске судовых огней проступили таинственные заросли, а в уши, перебивая доносящуюся сверху музыку, ворвался разноголосый птичий гвалт.
