Иван Ефремов - Лезвие бритвы
Все призрачней и невесомей становишься, и наконец появляется чувство близости смерти. То ли волшебная страна, то ли смерть. Один шаг отделяет тебя от той или другой, и не знаешь, может это одно и то же? Кажется, что можешь умереть в любую последующую минуту, но это вовсе не страшно, наоборот, притягательно.
Многим такое ощущение может показаться странным, но если они вспомнят свои полудетские чувства первого прикосновения двух влюбленных…
– И не только любви! – воскликнула Сима. – Когда что-нибудь бывает особенно хорошо, кажется, что можно тут же умереть. И пусть, и не страшно!
– Ага, ты знаешь! Это чувство ясной и близкой смерти появляется в моменты наивысших душевных подъемов. Наше подсознательное предупреждает нас, что мы стоим на краю и перетянутая струна жизни вот-вот готова лопнуть. Интересно, что абсолютно отсутствует всякий страх смерти. Вместо него приходит чувство единения со всем миром, чистоты и прозрения. Ты читала прекрасную книгу австрийского геолога Тихи «Чо-Ойю, милость богов»?
– Нет, и по тебе вижу, что много потеряла.
– Много. Тихи написал правдивую повесть о своем восхождении с маленькой и легко снаряженной экспедицией на один из еще не покоренных гималайских гигантов, Чо-Ойю (Богиня Бирюзы), высотой восемь тысяч двести метров. Только отчаянным порывом, с безмерным напряжением сил храбрые шерпы и австрийцы взяли вершину. Тихи понимал весь риск этого похода и то, что он закончился победой, счел подарком судьбы, «милостью богов». Вот что он пишет о дне взятия вершины.
Гирин мгновенно нашел на полке небольшую книгу с изображением шерпа-альпиниста на фоне снежных вершин и прочитал:
– «Все ниже уходили другие вершины, все шире открывалось синее небо Тибета… Мы достигли «зоны смерти» – высоты восьми тысяч метров. Этот термин не выдуман жадными до сенсаций журналистами, его ввели врачи, установившие, что на этой высоте в организме человека, если не применять кислорода, может остановиться обмен веществ, то есть наступит смерть. Процесс необратим…»
Они шли без кислорода, – заметил Гирин, поднимая глаза от книги. От Симы не укрылся их необычный блеск, выдававший волнение. – «Как ни труден каждый шаг на высоте, как ни задыхались мы, тем не менее испытывали самое большое и счастливое приключение. Возможно, причиной этого являлась чисто физическая близость неба, сознание, что мы достигли границ нашего мира. Возможно, нехватка кислорода заставляла извилины мозга работать по-другому…
Я чувствовал себя одновременно богом и жалкой пылинкой. Небо, лед, скалы и я стали неделимым целым. Мне казалось, что я перешел через границу реального мира и достиг мира с другими законами. И я вспоминаю слова Уильяма Блека: «Если бы были открыты ворота абсолютной воспринимаемости, человеку все казалось бы так, как это есть, – бесконечностью». Здесь эти ворота широко раскрылись, и меня заполняло непередаваемое сверхчеловеческое счастье. Ничто не изменилось оттого, что я, когда мог ясно мыслить, был убежден, что должен умереть в этот день. Мы поднимаемся поздно, не сможем вернуться в лагерь и обязательно замерзнем. Эта мысль входила в мое счастливое настроение. Она не содержала в себе ничего угрожающего или героического и не заставляла меня спешить. Радость от будущего успеха, а теперь я был убежден, что мы достигнем вершины, уже не играла никакой роли. Вершина имела ту же ценность, как все окружающее и я сам, – она была просто частью целого.
Несмотря на убеждение, что день кончится нашей смертью, я более не чувствовал ответственности за идущих рядом друзей. Понятия переместились и уступили место не равнодушию, а другой оценке…
Вдруг подъем прекратился (они шли без отдыха уже восемь часов! – с восхищением заметил Гирин), и над нами было только бесконечное синее небо. Как колокол, оно опускалось вокруг нас. Покорение вершины – большая радость, но близость неба – величественнее. Мало людей до нас было так близко к нему…» Без всяких машин, лишь с помощью ног! – заметил. Гирин, закрыл книгу и протянул ее Симе. – Я прочитал большой отрывок, потому что здесь Тихи очень точно передает состояние величайшего напряжения всех физических и душевных сил, неизмеримой радости на пороге смерти.
– Не понимаю, почему это так, – задумчиво проговорила Сима.
– И я не знаю. Нет исчерпывающего объяснения. Хотя с точки зрения психофизиологии основа явления понятна. Человек как организм, биологическая машина приспособлен к тому, чтобы время от времени переносить громадные напряжения всех сил. На это рассчитана и психика, и потому такие мгновения приносят ни с чем не сравнимую радость. Они неизбежно редки, потому что не могут быть долгими, да и обстановка, их вызывающая, всегда чрезвычайна и во многих случаях заканчивается смертью. Помнишь прекрасный рассказ Уэллса «Зеленая дверь» – туда нельзя заглядывать часто, потому что можно не вернуться!
Высочайшее напряжение всех сил всегда приводило к таким выдающимся достижениям, в чем бы они ни заключались, что они считались ниспосланными свыше, милостью богов. На деле же эти дары были по праву добыты человеком, сумевшим отдать всего себя для этого. Разве не прекрасно, что содеянное человеком кажется божественным и скрытые в нем силы настолько велики, что почитаются как милость богов?
– Мне кажется, что в бою должны быть такие состояния, когда уже нет ни страха, ни опасения за себя или товарищей и только радость битвы, – взволнованно сказала Сима.
– Конечно же! Разве подъем на Чо-Ойю не тот же бой? Добавлю: не только нет страха смерти, но может исчезнуть чувство боли. Знаменитые масаи Восточной Африки – «храбрейшие из храбрых», которые охотятся на львов со щитом и копьем, приходят в такой боевой экстаз, что совершенно не чувствуют ран. Когти и зубы льва наносят им жестокие ранения. Не раз охотники-европейцы тут же зашивали им раны, а воины, находясь еще в пылу сражения, с отвердевшими, точно каменными, телами, совершенно не замечали операций. Замечательно, что при таких психических состояниях заживление тоже происходит быстро. Мы только еще начинаем понимать важность психического воздействия на процессы выздоровления и вообще преодоления болезни – не так уж давно все это считалось чепухой. А, например, в Бирме даже для слонов применяют психологическое лечение.
– Не говори такое своим коллегам, иначе они сотрут тебя в порошок.
– Обдерут пальцы!
– А мне – можешь!
– Знатоки слонов уверяют, что по характеру, возрастным изменениям и отношению к болезни слон очень похож на человека, разве что несколько мужественнее в некоторых отношениях и слабее – в других. Бывает так, что слон заболевает чем-то неизвестным, что не поддается обычным способам лечения и не требует операции. Слон устает бороться с болезнью, несколько раз тяжело вздыхает, стонет и ложится. Если его немедленно не поднять, то он уже более никогда не встанет. И тогда бирманские слоновые лекари решаются на крайнее средство – с гиком бросают в глаза слону страшно едкий перец. Нестерпимая боль приводит животное в ярость, оно поднимается и… выздоравливает.
